«Моя жизнь начиналась заново»: Как я отказался от веры

Переход глубоко верующего человека в убеждённого атеиста — весьма радикальный опыт социальный трансформации. Особенно в России на фоне низкого уровня антиклерикального активизма и, наоборот, огромного влияние церкви на жизнь граждан. Мы публикуем монологи бывших верующих, которые рассказали нам о трудностях ухода от религии, своём нынешнем отношении к церкви и атеистическом активизме. 

Текст: Дима Назаров

Кирилл Алфёров

Меня крестили в местной церкви, когда мне было семь лет. Сделано это было тайком от дедушки, убеждённого коммуниста и атеиста. Я с большим удовольствием читал молитвы, крестился и кланялся иконам. Казалось, что этим я произвожу нечто правильное и полезное. Как всякий ребёнок, я не отделял фантазии от реального мира, и меня мало заботило, какие из моих представлений верны, а какие ошибочны. Соображения о верности моих убеждений никогда даже не посещали меня.

Но настоящая вера пришла потом. Когда я пошёл учиться в университет, на факультет физики, то понял, что не верю в Бога. Тогда мне эта мысль далась легко. И я до сих пор с интересом вспоминаю эту аномалию. Вот момент, когда мои переживания и пытливый ум могли быть направлены в другое русло. Но этого не произошло.

Всё дело в том, что к тому времени наша семья была глубоко заражена движением нью-эйдж. Мои родители и, естественно, мы с сестрой на полном серьёзе принимали учение про карму, про программы в биополях и про то, что болезни даются исключительно за моральные проступки. Поэтому те недуги, которые у меня были, не лечились. Использование лекарств считалось слабостью, а любая болезнь была признаком «проблем в душе». Болевший мог рассчитывать лишь на молчаливое презрение и ожидание, что болезнь должна пройти как результат духовного исправления. Всё ещё болеешь? Сам виноват. Продолжай работать над собой.

Лёгкость, с которой подобные эзотерические взгляды перестраивают представления человека об окружающем мире, переоценить почти невозможно. Люди, попавшие в сети нью-эйджа незаметно для близких и для самих себя начинают жить в параллельной вселенной. Там не то что о науке, о простых вещах через некоторое время становится договориться трудно. Человек как бы читает жизнь между строк. Это очень любопытный и вместе с тем очень опасный режим существования. Эзотерика и нью-эйдж — как возвращение во времена средневековья, в мир демонов и ангелов. Напоминание, что этот мир рядом, в двух шагах.

Неудивительно, что естественные трудности студенческого возраста привели меня к необходимости духовного поиска. Моё мировоззрение было кашей религиозных и эзотерических утверждений, а инструментарий по отбору верной и неверной информации представлял собой золотой принцип «верю тому, что соответствует моим внутренним представлениям». Обратная связь почти отсутствовала.

В результате я стал переживать по поводу потери веры и видел любые проблемы как наказание за это. Мне на спасение пришёл курс философии, где я познакомился с трудами С. Л. Франка. Тонкий мыслитель, сильный полемист, Франк — это пример того, как умный человек имеет наибольшие шансы уговорить себя в рациональности религиозной веры даже перед лицом противоречащих данных. Я нашёл успокоение в чтении его книжки «О смысле жизни» и на долгое время она стала моей Библией. Я вернулся в лоно веры и пробыл там ещё много-много лет.

Блюстители атеизма, никогда не бывшие верующими, редко понимают, насколько их представления о мире религиозной веры наивны и чёрно-белы. И это, увы, свойственно очень многим деятелям просвещения. Устаёшь объяснять, что верующие вовсе не тупые и не являются психически больными. Чем умнее верующий человек, тем более высокие стены он возвёл вокруг своих религиозных верований.

При этом мои воспоминания о религии в целом очень положительные. Расхожий среди многих верующих миф состоит в том, будто атеист разгневался на Бога, и, таким образом, он вовсе не настоящий атеист, а просто обиженный Богом человек. Однако такое случается крайне редко. Гораздо чаще приход к атеизму болезненный. Верующий ищет ответы на мучающие его вопросы и рассчитывает найти их в вере, а вместо этого постепенно начинает обращать внимание на нестыковки и, к глубочайшему своему удивлению, осознаёт, что его готовность критически посмотреть на религию быстро вскрывает её несостоятельность. Он более не может заставить себя поверить в буквальную верность Писания и начинает толковать его метафорически. В этом состоянии пребывает большинство современных верующих, особенно когда речь идёт об авраамических религиях, содержание книг которых в XXI веке принимать буквально крайне сложно. 

Мне больше не надо было плохо относиться к знакомому, приходившему иногда к нам в гости, о котором мы знали, что он гомосексуал. Больше не осталось причин считать, что он духовно болен. 

У каждого есть то главное, что удерживает его в религии. А точнее, то, что удерживает от критического к ней отношения. Этот момент можно нащупать, когда долго беседуешь с верующим. Когда апологетика отброшена, всякие витиеватые аргументы Паскалей и Каламов показаны как ошибочные, человек приоткроет то, что, собственно, заставило его поверить. Или то, что удерживает его в вере.

Так или иначе моя вера слабла очень медленно. Какие факторы тут сыграли роль, сказать сложно. Было тут и самообразование, и готовность дискутировать, и постепенная привычка мыслить аккуратно, в результате чего я стал замечать за собой ошибки в рассуждениях, которые раньше не казались мне проблемными. Например, верующие иногда испытывают присутствие Бога или какое-то прикосновение к нему. В один из таких моментов мне подумалось, что я рассуждаю некорректно. Всё, что я знаю, — это что я почувствовал некое блаженство, радость, однако то, что это именно прикосновение Бога, — это уже интерпретация. Проще говоря, вначале случаются какие-то ощущения, а затем то, что это Бог, я уже додумываю сам. Это небольшое и простое соображение сильно запомнилось и сыграло немалую роль в моём уходе от религии. Годы чудовищно неверных представлений о мире часто зиждутся на примитивных ошибках в рассуждении.

Для меня приход к атеизму бил по самой больной для меня точке. Если Бога нет, значит, со смертью всё прекращается. Я помню, как открыл зачитанную книжку и стал искать рассуждения, где Франк доказывает, что Бог существует. И мир обрушился. В одно мгновение я переместился из реальности, где мне гарантировали вечную жизнь, в реальность, где мы все смертны, смертны по-настоящему. 

Следующие две недели были очень странными. С одной стороны, я смотрел на мир, вот-вот грозящий провалиться в бездну. Это был мир временного, к которому я не привык. С другой стороны, я впервые в жизни столкнулся с настоящим миром, таким, какой он есть на самом деле. Моя жизнь начиналась заново. Я смотрел на всё новыми глазами, я заново строил отношения с окружающими, заново смотрел в будущее и решал, что я хочу делать со своей жизнью.

Мне больше не надо было плохо относиться к знакомому, приходившему иногда к нам в гости, о котором мы знали, что он гомосексуал. Больше не осталось причин считать, что он духовно болен. Были и грустные моменты. Я заново терял уже умерших близких, теперь сполна понимая, что их правда больше нет. Религия и эзотерика представляют дело так, что смерти как бы и не существует. Однако это ложь.

Мой уход от эзотерики был менее типичным. Я был первым в русскоязычном пространстве, кто написал критическую статью про деятеля нью-эйджа С. Н. Лазарева и его серию книг «Диагностика кармы» и рассмотрел его заявки с научной точки зрения. Именно учение этого деятеля почиталось моей семьёй как единственно верное. Мы покупали его книги и видеокассеты, ходили на все его семинары в Москве. Причём я не планировал писать статью, изначально это было письмо родителям и сестре о неких философских разногласиях, которые у меня начинали появляться с Лазаревым. Но к тому времени у меня уже было достаточно скептических навыков. Стоило провести небольшую проверку его информации, как выяснилось, что он черпает сведения из жёлтой прессы и делает заявления, прямо противоречащие фактам, а то и просто выдумывает всё на ходу. Это был шок. Я вовсе не планировал такого исхода.

Истории типа моей — это счастливые исключения. Проблема в том, что, чтобы быть скептиком, вовсе не нужно быть умнее. Нужно просто иметь доступ к определённой информации и быть готовым рассмотреть её всерьёз. Для этого нужна ситуация, когда человек уже немного отошёл от всяких верований. Для молодых людей это может произойти тогда, когда они съезжают из родительского дома и начинают жить самостоятельно. Если же активно варишься во всём этом, а тем более если занимаешься религиозным активизмом, участвуешь в церковной общине или в эзотерическом сообществе, то уйти от этого крайне сложно, как минимум из-за социального давления и постоянного подтверждения правильности своих верований в лице своих друзей и близких.

В 2013 году я основал русскоязычное Общество скептиков, сообщество людей, заинтересованных в распространении критического мышления и научного взгляда на мир. В течение двух лет мы издавали еженедельный подкаст «Скептик», публиковали статьи, разборы на псевдонаучные концепции и сайты, сделали уникальный обзор на телекинез Нинель Кулагиной, включая раскрытие её метода, а также ответы на наиболее частые аргументы в её защиту. Сегодня я уже не связан с Обществом, но ребята продолжают работу, провели две ежегодные конференции, участвуют в просветительских мероприятиях типа Geek Picnic и делают передачи.

Мне кажется, что в России слишком много упора именно на антиклерикализм и очень мало упора на основанный на научном подходе атеизм. В России ни верующие, ни атеисты не умеют строить диалог и, что самое печальное, не считают, что диалог нужен. Многие верующие даже не представляют, что кто-то может быть атеистом не потому, что это плохой и злой человек, а потому, что есть аргументы, вопросы познания и науки. А многие атеисты не представляют, что верующего вполне реально переубедить и что он не сумасшедший. Вот такой просветительской работы в России сильно не хватает. Если же диалога между атеистами и верующими в обществе нет, мне кажется, антиклерикализм будет неэффективен. 

Виталий Бормотов 

В моём случае не было никакого перелома, никакого неожиданного события — ни когда я пришёл к религии, ни когда я её покинул. Первое случилось в старших классах школы. Я наткнулся на книги христианского проповедника и прочёл их: первую с исследовательским интересом, а другие уже запоем, чувствуя себя согласным с автором. Стройность и глубина христианского учения, как я его увидел, привлекли меня. 

Активная религиозная жизнь началась позже, когда я окончил школу. Накал моей веры менялся. Какое-то время я всерьёз хотел стать безбрачным священником и посвятить себя церкви, но передумал. А в последний год моей веры я не ощущал никакого эмоционального подкрепления от религии и продолжал религиозные практики только усилием воли. Я был христианином семь лет, из них четыре вёл активную религиозную жизнь. 

Я был подкован в естественных науках, так что не отрицал эволюцию и считал библейские описания о сотворении мира и ветхозаветные события иносказаниями. Вместо этого я находил способы совмещать религию с наукой и придумывать своим взглядам солидные объяснения. Я сознательно соглашался с Символом Веры, историчностью событий Нового Завета, верил, что Бог участвует в нашей жизни и ему можно молиться. О принятии религии говорят как о вопросе выбора и следования принятому решению, а от верующих можно услышать, что буквально ничто не смогло бы разубедить их в вере. Так воспринимаются не убеждения о реальности, а скорее принадлежность к группе или самоидентификация. И у тогдашнего меня, и у многих христиан вера — это не столько о Боге, сколько о своём образе.

Я подмечал всё больше деталей в церковной практике и риторике, которые казались мне неверными и неправильными, и всё больше вещей относил к «земному» измерению Церкви в противовес «небесному». Однажды, читая мысли о религии на форуме бывших христиан, я осознал, что не верю в Бога. Это не было каким-то моментом истины, неожиданностью, травмой или ударом; наоборот, меня удивило будничность этого осознания.

На тот момент я уже три года интересовался мышлением и систематизацией способов познания мира. Я уже давно знал и понимал всё, что требовало бы отвергнуть идею Бога, но как будто запрещал себе это делать. Если что и освободило меня от иллюзий, то не какой-то потрясающий научный аргумент, а нарастающее внутреннее понимание, что в религии мне нечего ценить, а в секулярном подходе нет ничего страшного и ограниченного. Когда чувства ощутили, что не верить вполне нормально, разум вытащил на поверхность мысль том, что он уже и не верит.

Отбросив идентичность христианина, я почувствовал облегчение, но боялся реакции других, хотя знал, что явной агрессии не будет. Страхи не оправдались, но показали мне, насколько социальна религия.

Отойдя от веры, я осознал необратимую смертность людей и понял, насколько важна для нас борьба со старением и смертью. И нет гарантий, что человечество не вымрет из-за какой-нибудь глупой ошибки. И главное, что я увидел, — недостаточно просто делать хорошие вещи из какого-то списка и не делать плохих, чтобы в конечном счете всё было хорошо; люди отвечают за то, каким делают мир их поступки, на глобальном уровне и в мелких вопросах. 

В основном религия привлекательна двумя вещами: ощущением базовой, онтологической осмысленности жизни и тем, что она собирает людей вокруг себя, даёт чувство групповой принадлежности, создаёт общее пространство. Я думаю, обе эти вещи можно заменить, не прибегая к вере в иллюзорное. Вопреки словам проповедников, жизнь, наслаждение, труд и познание не теряют смысл в мире, где нет Бога (хотя, отказавшись от ложных утверждений, мы уже не закроем глаза на некоторые неприятные истины). Сообщества же, которые способны давать радость общения и совместного дела, создавая групповую идентичность, могут и не опираться на ложные идеи. Часто атеисты и скептики настроены чересчур индивидуалистично и опасаются крепких сообществ: того, что они станут «сектами», будут взращивать конформизм и межгрупповую вражду. Эти опасности и вправду есть, но, отвергнув построение сообществ с сильной групповой идентичностью, мы отказываем в удовлетворении важной потребности и многое теряем.

Я думаю, именно рост и развитие движений и групп, сплочённых внутри и посвящённых разному (туризму, игре в «Мафию», навыкам рациональности, чувашским народным танцам, благотворительности, городскому ориентированию), способен не просто занять место религии, а сработать лучше. Делать что-то конкретное с проверяемым результатом в реальном мире интереснее, чем рассуждать о невидимом, и безопаснее на предмет становления «сектой». 

Другая вещь, которая полезна в борьбе за здравый смысл, — просвещение и развитие умения мыслить, решать задачи (а не просто запоминать материал). Мне не близок атеистический активизм, который часто ограничивается уничижительной критикой религии и провоцирует только сильнее защитить веру. Многие атеисты совершают глупые ошибки, например, заявляя, что если бы не было религии, то не было бы войн и насилия; или что все верующие считают, что все остальные попадут в ад; или что все христианские конфессии отвергают эволюцию. Заметная часть атеистической полемики — избиение соломенного чучела оппонента, и оно не помогает верующим избавиться от ошибок.

Вместо этого просвещение и создание сообществ предлагают положительное содержание, приняв которое ты уже не будешь настолько нуждаться в религии. Это не панацея, да и возможно это только в относительно благополучных местах, где люди могут получать образование и заниматься интересным делом, у них есть свободное время, чтобы участвовать в разнообразных сообществах и размышлять. Но в России это может работать, тем более что здесь большинство верующих не отличаются убеждённостью, смутно представляют себе христианское учение и придерживаются некой религиозности по большей части из соображений традиции и конформности.