Буквально неделю назад группа Glintshake — проект Жени Горбунова (Narkotiki, Interchain), Кати Шилоносовой (NV) и их друзей — объявил о том, что начинает новый этап в истории коллектива: будут петь на русском языке, забудут былые увлечения роком 1990-х и станут вдохновляться ноу-вейвом и русским авангардом. Мы встретились с Женей и поговорили о самих Glintshake, так называемой новой русской волне и искреннем творчестве.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ЖЕНЯ ГОРБУНОВ

музыкант, группа Glintshake

 

 

 

Расскажи для начала о переменах в группе, которые вы устроили — почему так вышло?

Всё началось с того, что мы в прошлом году поняли: так дальше жить нельзя со всем этим альтернативным роком 1990-х, потому что, ну, это-то, конечно, классно, мы всё это умеем, нам клёво на концертах, мы выучили это как какой-то собственный язык и свободно на нём говорим. Но мы также поняли, что это всё превращается в забавы с ролевыми играми — как эти чуваки, которые машут мечами в парках. Вот, мол, круто, рок 1990-х, как тогда! А чего как тогда? Надо как сейчас, да ещё и чтобы что-то своё всё-таки было.

Я сформулировал лично для себя такую мысль: музыкант должен в любом случае, если он не ради каких-то материальных благ всё это делает, а всё-таки уж хотя бы ради саморазвития, внутреннего диалога и других интересных, а может быть, даже высоких, вещей, то он просто обязан вносить в музыку хоть что-то своё, новое. Как-то её под другим углом рассматривать. Может быть, он не каким-то уж совсем сумасшедшим новатором должен быть, как в своё время Kraftwerk, но всё-таки. 

В общем, так мы решили обогатить своё творчество, бэкграунд подтянуть не тот, что лежал на поверхности — мол, вот мы любим музыку 1990-х, её играем, и всё тут, а, наоборот, решили, что надо как-то перестать её слушать, чтобы она вообще не влияла на нас. То есть ввели такой музыкальный карантин. В принципе, это помогает иногда, и некоторым людям это точно надо делать периодически. В общем, эти поиски привели к тому, что мы сделали ипишку «Nano Banana», которая уже довольно свободная в плане стиля. С тех пор нам стало намного лучше, но всё равно вот этот налет «девяностовской рочины» продолжал на нас давить. Тогда же мы выяснили, что вообще не видим смысла больше петь на английском и использовать только западные влияния, потому что у нас тут куча всего своего есть: «Звуки Му», русский авангард (Мосолов, Протопопов и другие — о них, кстати, недавно «Арзамас» хорошо писал). В связи с этим мы решили не то что попробовать, а прямо взять и сделать поворот в творчестве.

Кроме того, что ты просто не можешь написать то же самое, что написал бы на английском, русский язык обладает ещё и собственным уникальным грувом. Это я, кстати, понял после того, как прочитал интервью с Филиппом Горбачёвым. Он говорит: «Да, у русского языка свой особый грув». Ну, и я понял, что да, всё именно так. И мы начали это делать, работа пошла, сейчас у нас есть четыре песни, одна из которых уже опубликована, ещё одна совсем абстрактная, а ещё две — совсем поп. Думаю, что остальные, которые мы сейчас делаем, будут не совсем поп, хотя посмотрим. Вообще весь альбом, судя по всему, будет о Москве.

А что лично вам, кроме грува, дает русский язык?

Мы заметили, что в песнях стало появляться дополнительное пространство в связи со сменой языка. Как бы ты хорошо ни знал английский, как бы ты хорошо ни поработал над текстом песни, осознаёшь умом, что именно ты хотел сказать, а у нас с этим вроде бы неплохо, но, когда начинаешь для этого использовать свой родной язык, ты как будто бы можешь донести идею, даже если ты её чётко не оформил в словах, начинаешь чувствовать её. И это придаёт всему дополнительный нерв, конечно. Всё становится более живым и таким дышащим, что ли. 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Напрашивается, конечно, вопрос о моде на русскоязычные группы. На вас как-то влияло желание этой самой новой русской волне следовать? 

Я буквально недавно думал об этой новой русской волне — все эти группы, они очень похожи, в принципе. Я не беру сейчас в расчёт левых панков и много чего ещё такого же на русском языке, которые в большей степени являются манифестацией определённых идей, а потом уже музыкальными коллективами. Я бы даже не называл всё это музыкальными явлениями, скорее это явление политическое, общественное, взгляд на молодёжные волнения и желание изменить мир. А есть группы, которые занимаются творчеством ради того, чтобы донести именно само это творчество, чтобы как-то накрыло всех. 

Так вот эти новые русские группы, которые стали появляться в огромном количестве, они мне напоминают сейчас то, как в конце 1990-х появился везде поп-панк. И в каждом городе была группа, играющая поп-панк, с каким-нибудь идиотским названием. Вот у меня в Хабаровске была одна такая группа — «Контуженный рассол», в которой, собственно, играли Касай и Ждан. Из «Контуженного рассола» выросли «Наркотики» в итоге. Но тогда ровно так всё и было — вот есть поп-панк-группа, она у нас котируется, потому что это сейчас самая продвинутая музыка (на самом деле нет) и эстетика такая — ни шагу влево, ни шагу вправо. Надо какое-то ёмкое название на русском языке в дань трендам — Даня Брод играл когда-то в группе «Тупой кетчуп». Касай — в «Контуженном Рассоле». «Смех». «Полтора килограмма отличного пюре». И другая подобная чушь. 

И сейчас происходит все примерно по той же схеме, только в другую сторону, в более такую мрачную и эстетскую, но на самом деле та же ***** [чепуха] абсолютно. Когда ты попадаешь под влияние какой-то волны, становишься такой вот поп-панк-группой, условно говоря, тебя уже воспринимают через какое время, когда вся эта шумиха перестаёт быть свежей и интересной, как какое-то поверхностное явление — ага, скорее всего, это звучит вот так, преподносится вот так, чуваки всё ещё выглядят как-то примерно одинаково и поют вот про это. И вот что мы видим сегодня — слушаем группы с фестиваля «Боль» и всё это улавливаем, даже можем уже составить некий собирательный образ и персонажа, который в песнях присутствует, и места, где этот персонаж обитает. То же самое по поводу всей остальной ерунды.

Мне искренне кажется, что это очень грустно — тратить свое время на то, чтобы вливаться в такие вещи. Конечно, это, с одной стороны, ощущается классным — движуха, ты со всеми вместе делаешь общее дело, тебя это прёт, но потом начинаешь понимать, что ты вообще-то индивидуальность, у тебя есть собственное какое-то видение, собственные отношения с музыкой и с творчеством в принципе, и тебе нужно делать именно то, что тебе становится интересным прямо сейчас, а остальное — ну вообще мимо. Те вещи, которые нас интересовали лет десять назад, были настолько нелепыми, хотя казались очень важными — чтобы что-то именно вот так звучало, при этом сказать-то было особо нечего, все транслировали чужие идеи. Поэтому если уж думать о том, причисляем ли мы себя хоть как-то к этой волне, влияет ли она на нас — да, влияет, но только в том плане, чтобы делать совсем не так.

  

 

 

Мне кажется, что волна

нынешней агрессивной

пропаганды со стороны

государства вызвала

ответную волну

здорового патриотизма.

  

 

 

 

 

 

 

  

 

А ты не думал о причинах — почему именно сейчас стало модно петь пост-панк на русском языке?

Мне кажется, что волна нынешней агрессивной пропаганды со стороны государства вызвала ответную волну здорового патриотизма. Когда ты любишь не родину, её военную мощь, президента и размахиваешь флагом в квартире, а когда ты думаешь, например, так: «Вот композитор у нас такой был, да он же просто опередил своё время, перевернул всё к чёртовой матери». То есть, условно говоря, тебе вдалбливают: «Люби-ка родину, сынок», а ты: «Да я и без вас знаю, что тут надо любить».

На всё это сработал и другой механизм — раньше единственным изданием, которое хоть как-то молодёжь, увлеченную музыкой, замечало, была «Афиша». Ну, и вот у журналистов из «Афиши» всегда был пунктик про «петь на русском». Ну, и все, видимо, постепенно с ними согласились. «Да, на русском надо». «Вон у Муджуса альбом выстрелил — наверное, потому что на русском поёт». Всё как-то в это включились сразу. «А кто там еще на той же „Афише“? Группа „Утро“, „Труд“. Я молодой — люблю, когда мрачно!» Ну, а мрачное и модное что? Не блэк-метал же (это совсем уж подполье) — значит, постпанк, конечно. И вот так все как будто сговорились, а на самом деле никто, конечно, ни с кем не сговаривался — просто это затронуло их сердца, и они начали все разом такую музыку делать.

На самом деле, конечно, нет сейчас никакой важности или необходимости петь на русском языке. Если ты сам не чувствуешь этого, то пой на английском. До хрена даже японских групп, которые поют на английском, бразильских или каких-то ещё. Всегда Шурик Горбачёв в «Афише» возмущался: «Почему это русские группы поют на английском?» Мне всегда хотелось ответить: «А почему татарские поют на русском? Ну то есть какого чёрта не на татарском-то?» Да ну просто им хочется заиметь какую-то аудиторию, к которой они рассчитывают добраться в том числе и с помощью выбранного языка. Другой вопрос — какое качество текстов, о чём это всё, что им есть сказать и так далее. 

Но есть и обратная сторона — у меня в плеере есть куча японских групп. Часть из них поют на японском, другие — на английском. И я со временем заметил, что мне-то самому нравятся именно те, что поют на японском, потому что с английским языком становится не до конца понятно, чем же японская музыка такая классная, меня как будто немного обманывает кто-то — это вопрос исключительно выразительности.

Вот Стёпа Казарьян мне говорил, что это волна именно гитарной музыки, к которой интерес будет только расти. Почему это сейчас все вдруг взяли гитары снова? 

Эта волна — это никакой не всплеск интереса к гитарному музлу. Это же всё не про гитарную музыку вообще. Многие из них, кроме прочего, ещё и выступают с драм-машинами, синтезаторами и так далее. Они не специально гитары в руки берут, а просто потому, что, ну, вот есть гитара, буду на ней играть — примерно такой подход. Сейчас вообще музыка перестала восприниматься как гитарная или электронная.

Сейчас же общая движуха в России очень заметна, потому что выросло целое поколение людей, которые безвылазно сидят в интернете — все друг у друга музыку скачивают, слушают, активно делятся, взаимодействуют как-то друг с другом и стараются во всём разбираться, потому что в интернете это несложно. Я бы даже сказал, что появился некий негласно принятый уровень качества музыки, ниже которого уже никто не опускается. То есть, если бы сейчас вышел сингл «Наркотиков» «Puma», все бы сказали: «Что это за говно?» Раньше все делали какой-то недосведённый ужасно записанный звук, и никого это не волновало. Dot Dash? Отлично! Записано как кусок говна просто. Сейчас с этим абсолютно у всех стало намного лучше, и это хорошо. Вот смотришь паблик «Родной звук» — там тонны очень хорошо записанных чуваков, другое дело, что большинство из них — это невыносимо скучно, но по крайней мере с качеством мы уже разобрались. 

Хорошо, что у всех русских новичков появилась какая-то идейность — вот мы делали раньше так, как на Западе, с этим справились, теперь можно насыщать своё творчество какой-то идейной составляющей. Стали появляться в этом отношении тоже какие-то общие вещи, которые все стараются учитывать и которые со временем, я надеюсь, разовьются во что-то клёвое.

Вообще вся современная волна — не только гитарных групп, а всей новой русской музыки — она довольно предсказуемо появилась, очень в понятное для этого время, и так же предсказуемо сойдёт на нет и сменится каким-то следующим периодом расцвета. Поэтому я бы не стал во всё это сейчас слишком сильно погружаться. Вот разбираться в причинах полезно — так мы поймём больше и, возможно, получим ещё и вдохновение ******** [невообразимое]. А вот погружаться как музыканту, во всём этом специально стараться участвовать, делать какой-то звук как у других я бы не советовал. В любое время вне зависимости от расцвета или упадка общей культуры вокруг тебя лучше делать всё по-своему и, конечно, о душе подумать.

 

Изображения: личный архив Жени Горбунова, Public-domain-image