«Когда я сюда въехал, ходил голый и обнимал стены»: Обитатели Милютинского сквота о своей жизни

Сквот в Милютинском переулке существует уже около полугода — вечеринки продолжаются, заселение идёт полным ходом, на ещё совсем недавно нежилых этажах вовсю идёт ремонт. Мы решили поговорить с постоянными обитателями и выяснить, как им живётся в засквотированном здании, над чем они работают в своих мастерских и чем дома хуже.

В 14 лет я ушёл из семьи и жил сам по себе. Мне всегда нравилось общаться с музыкантами, художниками. Впервые в сквот я попал на Винзаводе. Тусил там с одними театралами из театра «Формат» четыре или пять лет назад. Потом жил в Наркомфине, хотя его, как и Милютинский, нельзя формально считать сквотом — мы официально вносили деньги за аренду. Если честно, я никогда не жил в настоящих сквотах, потому что всегда платил. Не всегда, кстати, жить в сквоте — это дёшево. Иногда цены зашкаливают. Но обидно, что ребята, которые живут в настоящих сквотах, не могут находиться в таких пространствах дольше двух-трёх лет — их просто выгоняют потом. А сами они привыкают к тому, что это непостоянно. 

Но это большое счастье — оказаться не в здании, где ты видишь, как люди ходят на работу утром и возвращаются вечером, а в здании, где ты наедине с собой и у тебя есть возможность не врать себе самому, не думать, выходя в подъезд, что соседка увидит тебя на площадке и позвонит хозяйке со словами «Ой, у вас такие странные люди живут», и хозяйка тебя попросит. Жить в сквоте — это как будто осознать свою смерть. Когда ты знаешь, что ты умрёшь, всё кажется слаще. Чем больше живёшь, тем больше хочется жить, тем больше ты чувствуешь, насколько всё хрупко.

Я могу сказать огромное спасибо Наркомфину. Когда я жил там, у нас были киносреды, мы ходили смотреть кино в одну квартиру, жили в другой, общались в третьей. Когда кто-то съезжал или кого-то выселяли, это было очень грустно. Там, где ты смотрел кино, теперь офис; там, где ты занимался кройкой и шитьем, теперь магазин ароматерапии. Наркомфин исчерпал себя, стал чисто коммерческим, там всё отремонтировано и доведено до идеала, в этом нет жизни и фактуры, я не готов платить за это. Я готов платить за живое и объёмное, за то, что имеет историю. Самое обидное, когда кусочек твоей памяти становится коммерческой ****** [фигнёй]. Мне, как любителю романтики и андеграунда, будет очень грустно, если здесь будут тусить популярные коммерческие чуваки.

Учусь делать одежду. Ещё мы с друзьями делаем вечеринки — например, была вчера вечеринка в «НИИ». Занимаюсь балетом пять лет. Учусь на фэшн-дизайне, потому что там всё нужно делать руками и почти не нужно сидеть за компьютером.

У нас есть задание — выбрать локацию для костюма, над которым каждый работает. Нужно рассказать или придумать историю, сделать много фотографий, может быть, даже сделать видео — я выбрала для этого наше место. Ну и конечно, я собираюсь ставить здесь швейную машинку, работать. 

Раньше я жила с родителями, братьями-двойняшками, бабушкой и собакой, я самая младшая из них. Мы с братьями всё детство дрались, ненавидели друг друга, но несколько лет назад начали дружить, они меня на три с половиной года старше. Мама была не очень довольна, что мы начали устраивать вечеринки, и она начала для нас искать квартиру. Я нашла объявление о комнате в доме страхового общества «Россия», здесь неподалёку, дом, где башенка. 33 тысячи за две комнаты, очень дешево для такого дома. Думала, что развод, а оказалось, правда — там коммуналка, совершенно ужасная, мы там жили два месяца. Это масонский дом, хозяина квартиры звали Соломон. Там стоял ужасный запах, всё обшелушено, тараканы. Соломон всё время ругал нас, часто был в ярости.

Там такие удобные подоконники и карнизы, мы сидели и курили. Мы однажды сидели на подоконнике, я увидела Макса, он пригласил меня сюда, в Милютинский. И я поняла, что у них очень хорошо, а у нас очень плохо. Мы с братом доживали там месяц и решили съехать, и, когда здесь освободилось место, я сюда въехала. Это было после того, как приезжали ФСКН и когда съехали Элла, Захар, Никита и Женя, потому что тут нет отопления. Нам сказали, что его поставят, но мы не знаем, будет это или нет. Я сначала беспокоилась на этот счёт, но теперь уже не очень. Пока что тепло. 

Очень здорово здесь, я всегда мечтала жить на Чистых прудах. Я тут училась в лицее рядом, в Пушкинском, прямо за домом. Мне хотелось тут жить, и подвернулось это место, с хорошими условиями и с ценой лучше, чем в том доме «Россия».

Я пару лет назад здесь проходил и говорил своей подруге, что круто бы здесь пожить. А в этом году друзья позвали меня сюда снимать жильё. Сказали, что есть два пустых заброшенных этажа, без света, электричества и воды. Весь ремонт мы сделали своими силами. Было в тысячу раз хуже, ужасней, чем в самом грязном месте этой комнаты. Занимались ремонтом половину лета и до сих пор не закончили. Кухня была запечатана скотчем с красной полосочкой, чтобы никто даже не совался. В коридоре поверх гипсокартона на стенах был ковролин, который от потопа превратился в омерзительную ворсистую гнилую субстанцию. Под потолком была полоска плесени на уровне, где когда-то был навесной потолок с водой, пока он не рухнул. У нас есть трещина в стене и в потолке, подоконник в комнате можно двигать пальцем. Дом в крайне тяжёлом состоянии, и никто ничего с ним не делал: просто опечатали, офисы съехали, и всё осталось гнить и умирать. 

Сначала было очень много энтузиазма. Потом он трансформировался в безнадёжность и потом снова в энтузиазм. Ты начинаешь что-то делать и тогда заново начинаешь верить, что всё получится. Здесь было невозможно поначалу находиться дольше 15 минут из-за пыли и другой гадости. 

В соседнем с нами подъезде бывшие коммуналки переделаны под классные приятные квартиры. Там сидят всякие киношники и художники уже много лет. Стоит аренда таких же денег, только им ещё приходится платить за общую площадь коридора. Там тоже квартиры под 100 метров, хотя у нас ещё больше.

Мы стараемся не делать вечеринки, пытаемся сдерживать такую возможность, иначе набивается слишком много народу. С личным пространством возникают сложности — если это субботний или воскресный день, тебе хочется помыться или поспать, а у тебя не получится это сделать, хотя ты вроде как у себя дома. Недавно были съёмки клипа про вечеринку, была вечеринка с какой-то онлайн-трансляции, когда приходили мусора. Я выхожу в коридор, открываю дверь, а они стоят и смотрят на меня. Вообще за всё время полиция наведывалась раза три. Один раз потому, что перекрывали один из переулков, когда ехал Путин. Ещё раз они случайно сюда попали, вошли в комнату, начали искать, ничего не нашли. 

Цоколь и подвал — это художники. На первом этаже живут какие-то обычные люди. А со второго — уже наши. А подвал, кстати, шикарный. Пару лет назад тут была вечеринка «Структурности». Ты просто спускаешься куда-то в темноту в гигантское пространство — там куча помещений с залежами какой-то советской компьютерной техники, горы электроники и железок. Был индастриал-нойз-концерт, и вдруг появляется на сцене женщина, которая пытается ухватить микрофон и кричит: «Кто вам дал ключи? Кто вам дал ключи?» Оказалось, там был какой-то секретный архив, там вообще нельзя было находиться, и всех прогнали. Все перешли в подвальную мастерскую и концерт продолжился.

Вот во дворе у нас стоят скульптуры — их делают художники с нижних этажей. Они здесь самые активные в плане производства какой-то ощутимой культуры. Их объединение называется «Это не здесь».

У нас было очень серьёзное мероприятие — квартирник Алексея Вишни. Комната, где он выступал, была забита битком, собрались приятные люди, был классный акустический концерт — его первый лет за 30, все подпевали. Здесь проходят спонтанные секонд-хенды вроде Sexy Second, которые раньше делали на «Электрозаводе». Все приносят свои шмотки, обмениваются.

Я раньше жил на «Электрозаводе» в похожих условиях: это было *********** [полуразрушенное] промышленное помещение, никому не нужное и никем не используемое. Но в какой-то момент у нас закончились деньги, и один из чуваков сквотировал на седьмом этаже помещения, пробираясь туда через пожарные ходы. Бывало, и через забор лазили, и под заводом. Это был опыт реальной жизни в сквоте. 

Когда меньше личного пространства, начинаешь по-другому воспринимать себя и вести. Нет такого, чтобы ты пришёл домой и сидишь в одних носках за компьютером, пьёшь чай. Иногда напрягаешься, хочется комфорта и уюта, а у тебя вот такая кухня, и ты не можешь себе пирог испечь. Все просто ********* [убитое]. Появляется странное благоговение перед ванными с тёплыми подогреваемыми полами там, где ты можешь в доме лечь на пол лицом. 

С другой стороны, здесь слишком много хороших людей, и это сглаживает все возможные неудобства, связанные с этим пространством. Учишься делать что-то для других и за других, а не только свои дела. Ты можешь не найти свою вещь, но взять чужую и надеть. 

Приятно взаимодействовать с хорошими людьми, здесь хорошая энергетика. Весь второй этаж, весь двор — всё это такой микромир, откуда можно легко дойти пешком до любого места в центре. Не берёшь с собой компьютер, плеер, кошелёк, ключи — ты просто идёшь, куда тебе нужно, не ездишь на метро, а ездишь на трамвае. Меняются масштабы города, становишься внимательнее к архитектуре.

Если едешь каждый день из Выхино на работу, ты видишь это и это, а тут ты ходишь каждый раз разными путями и переулками и знаешь в районе каждый переулочек и закоулочек, где что интересное и красивое находится. На каких помойках мебель можно найти. Появилось новое дело — проверять окрестные мусорки. Когда-то давно я увлекался фриганизмом, но сейчас я сторонник того, чтобы готовить самому дома. Скоро у нас будет кухня, милые пуфики, станет уютно.

Я жила в Израиле пять лет. Училась там в художественной школе. Три месяца назад я вернулась обратно в Москву. Немного поработала в Еврейском музее, помогала делать выставку Аниша Капура, а сейчас ничем не занимаюсь. 

Я хочу поступить в институт. Но это очень сложно, я не знаю куда. Думаю пойти учиться на куратора, но только на второе высшее. Если пойти на первое, то я просто ничего не буду делать и исчезну здесь совсем. Это место, оно... Ты в какой-то момент буквально пропадаешь здесь. Здесь все друг к другу ходят в гости, и как будто бы всё время что-то происходит, но потом на самом деле ничего не происходит.

Вот зашли ребята с нижнего этажа. Ты с ними сидишь полдня, потому кто-нибудь ещё приходит с какого-нибудь этажа, потом какая-то там выставка внизу или какой-нибудь секонд. И как будто бы что-то произошло, но я ничего не сделала за весь день. Так месяц прошёл, и это было здорово, но я уже устала. 

Раньше тут жили ребята, с которыми я тусовалась, но им всё надоело, потому что здесь нет батареи, свет, лампа, грязные стены. Они уехали, и мы съехались с Максом, взяли Варю и решили прекратить тусовки. В соседнюю комнату заехал Толик из Kaigerda. И мы даже немножечко испугались: вдруг будет музыка всё время и кутёж. 

Вообще здесь очень приятно. Но очень засрано. Нужно что-то уметь делать заранее и иметь хорошую самоорганизацию, чтобы из этого что-то действительно получилось. А я слишком расслабилась, как и вообще все мы.

Я планирую продолжить здесь жить, если, конечно, нас не выгонят. Если будут деньги, то можно классно всё переделать, но пока здесь очень всё хрупкое. Мы сейчас делаем кухню, а завтра нам скажут: «Уезжайте». Так уже было несколько раз — нас хотели выселить, приходил хозяин квартиры и жаловался, что мы не платили, хотя это не так.

Это достаточно интересный жизненный опыт. И мне кажется, он ещё очень своевременный. Это обязательное становление личности современного подростка — пожить в таком месте. В грязи. Пока это приемлемо. Мы с Максом пара. Варя — просто наша подружка. Мы спим все вместе, если холодно. Было бы странно, будь нам больше лет, но пока всё всех устраивает. И родителей, и друзей, и кого угодно. Моя мама очень рада, например.

Я жила года два на Арбате, лет пять назад там была большая квартира в 120 квадратов и гостиная в 60 квадратов. Там стоял старый столетний рояль, конечно, не в рабочем состоянии. Люди на нём спали, на нём ели. Жили там архитекторы в основном. Я жила одна в комнате, комнат было пять. Здесь существование более обособленное, ты живёшь к квартире в своей комнате, и у вас просто общий санузел. А там всё-таки друзья были, всё время ходили в комнаты в гости, больше общения было. Сейчас мне хочется больше уединённости, поэтому мне всё нравится, а тогда было весело.

Я пока сюда никого не зову. Тут комната закрывается на ключ, это уже приятно. В Москве среди подобных мест есть «Электрозавод», там потрясающие пространства. Ещё заходила в НИИДАР на Преображенской площади, там пока ещё нет ничего, но, скорее всего, как на «Заводе» будет, фабричные помещения и склады. 

У меня было много занятий, но все они связаны с визуальным искусством. По образованию я дизайнер интерьеров, работала архитектором, занималась интерьерами. Потом попала в кино, работала художником-постановщиком. Фотография мне нравится тем, что в ней можно делать что-то совсем своё.

У меня есть друг Кирилл Романов — живёт тут на втором этаже. Когда ребята въезжали сюда весной, я пришла на новоселье и уже тогда смотрела на помещения. Тут была разруха, бомжатник, сейчас лучше, но всё же не до конца. Круто, что это центр, хороший район, старый красивый дом. У меня есть опыт жизни в таком доме, и это совсем другое ощущение — у тебя потолок пять метров.

Я планирую здесь не только жить — само помещение обязывает. Фотографии делать — это само собой. Наверное, интереснее снимать короткие зарисовки, видео. Почему я покрасила стены в красный — потому что мне кажется, это очень кинематографичный цвет. Мне очень нравится Кар-Вай, Гонконг, там всё такое насыщенно-яркое, меня это вдохновляет. Мне все говорят: «Наташа, зачем ты покрасила стены? Ты умрёшь, такой ужас!» У меня единственное ощущение — тепло стало в комнате. И на контрасте небо вечером выглядит ярко-синим, очень круто выглядит. Тут вид красивый, рассветы встречаю. 

Я пока не ощутила общения между этажами — я здесь новенькая. Мы ходим в гости вниз, они ходят в гости к нам. Город в городе получается, все нужные люди под рукой. Я пока пропускала концерты, но собираюсь ходить. Завтра будет что-то интересное со странным названием, концерт, который перетекает в вечеринку. Мне это не мешает, я ничего не слышу. А на нашем этаже недавно снимали фильм — кажется, студенты из МШНК.

Меня немного пугает или раздражает, как все молодые выглядят, они смотрятся потерянными, каждый думает, что он такой офигенный и люди должны его любить, хотя он ничего не делает. Наверное, так было всегда, но сейчас, мне кажется, это прямо особенно ощущается. Возможно, просто разница в возрасте возникла, и я это ощущаю остро.

У меня пока не было опыта, чтобы сюда приезжала полиция. Хотя понятно, что всё это довольно вероятно. Хочется иметь уверенность, что не выселят, конечно. Меня просто постоянно откуда-то выселяли, и, пока у тебя нет своей недвижимости, это твоя участь. С другой стороны, смена обстановки в каком-то смысле даёт тебе новую жизнь.

Я хочу сделать здесь антресоль, второй этаж, чтобы кровать была на втором ярусе. Может быть, маленький кабинетик наверху ещё, а внизу — свободное пространство, чтобы снимать, и большой стол хочу — чтобы работать, рисовать. Без стола тяжело, пока что мне приходится работать на подоконнике. 

Мы делим это помещение с Ромой, моим другом. Он против стен красного цвета. Он просто просит, чтобы всё было чисто. Рома компьютерной графикой занимается и учится на режиссёра. Вообще мне тяжеловато с кем-то жить, всё равно хочется отдельное пространство, особенно когда от меня требуют порядка. 

Такие места делают тебя более свободным, самостоятельным. Пространство развивается само, и ты развиваешься вместе с ним. Для меня самый большой плюс — когда ты живёшь в таком месте, ты реально можешь заниматься творчеством, оно тебя подвигает к этому. Как мастерская.

Когда ты живёшь в таком месте, у тебя куча друзей. Ты с ними дружишь, а когда меняешь локацию, эти люди просто отсекаются, 90% из них уж точно. Тогда ты понимаешь, что это было поверхностное общение, и зачем ты тратил на это время? Это было весело, это было здорово, но по факту много времени ушло просто в никуда. Мне больше нравится, когда люди что-то вместе придумывают и что-то вместе делают, снимают тот же фильм, например, или фотографируют. Все разговоры, как по мне, мало к чему приводят. Это пустота какая-то. Здесь не только тусовки и пьянки, у этого пространства как раз есть этот аспект — например, те же концерты, кинопросмотры. Это хорошо, но есть риск скатиться к тому, чтобы просто напиваться. Хотя этот риск есть всегда. 

Я давно ходил в этот дом, когда ещё тут было сложно что-либо снять, года два-три назад. Я ходил на крышу и думал: было бы классно тут пожить, а потом вот так всё срослось. Мне нужна была очень маленькая комната, самая маленькая. Мне не нужна большая, потому что есть «Завод» — он огромный. Там можно ходить, думать, работать, а вот жить негде. На «Заводе» жить невозможно. На «Завод» в мою мастерскую приходят люди, с которыми я работаю. Там большой простор для мысли, там полное отсутствие личного пространства, там опенспейс. Там может одновременно работать очень много людей. Но начинать там жить, иметь свой личный угол — это не прокатывает. У нас там что-то вроде открытых мастерских, это первоначально было моей личной мастерской, я работал там сам. А потом началось повышение аренды, это всё-таки коммерческая недвижимость, и невозможно её снять в одиночку. Ты работаешь, и кто-то ещё приходит работать — всё место ты один физически занять не сможешь. 

А вот здесь — мой уголок. Хочется жить в центре, и ещё я не могу жить в квартире с потолком два с половиной метра. Так получилось, что это место всем моим пожеланиям соответствует. Конечно, хочется кухню, комфортную ванную, кушать и мыться, социальный минимум иметь в виде холодильника. Но для меня лично это уже не так важно. 

У меня комната без двери и поэтому она становится гораздо больше — она просто везде, в общей гостиной. Сейчас у меня нет двери, а чуть позже будет стеклянная дверь — оттуда идёт солнечный свет в коридор, и если поставить обычную, то люди будут заходить в коридор как в чулан. Это было бы неэтично. Ну и клёво же — стеклянная дверка. Есть же надстройка в виде второго этажа, поэтому внизу у меня никаких личных предметов не находится, поэтому меня никак не смущает, что кто-то будет ходить и смотреть на чертежи, на работу мою. Мы же все где-то внутри хотим это показывать другим.

До того как сюда переехать, я кого-то из местных знал, но многих и нет. В основном нет, но хотел познакомиться — например, с Катей [Копытиной]. Москва — мир маленький, особенно если его разделять по культурным пластам, все друг друга знают. Другие этажи мне тоже нравятся, там прекрасно. Мне и другой подъезд нравится, там ещё маленькая полноценная галерея есть — белая комната с сереньким полом, нет мебели, и там проводят выставки, кто-то с «Электрозавода». Мы с ними получаемся двойными соседями. С соседями, к слову, здесь всё отлично. Я, наверное, немного устал от «Электрозавода», от его проходной и от давления, которое оказывается из-за того, что ты художник. Милютинский в центре, тут паркет, тут хатка. А вообще — коммуна та же самая, уровень общения выше обычного. 

Мне нравятся мероприятия, которые там внизу проводятся, экспрессия. Может быть, такое ещё и есть в Москве, но я о таком не знаю. Мне понравился недавний концерт с арфой и флейтой, мне нравятся кинопоказы. Я иногда возвращаюсь домой, захожу туда, общаюсь, нечаянно, не целенаправленно.

Здесь я снимаю помещение примерно три месяца. Я вначале тут не появлялся, потому что стеснялся отсутствия двери — ничего не могу перевезти и ничего не могу делать, а потом забил. Мест, где люди вот так же живут, в несколько этажей, я не знаю в Москве. Мастерских — полно. А вот так, чтобы как в Милютинском или на «Электрозаводе», — не знаю. 

Комната была помойкой, абсолютно такой старой комнатой, а стала новой, нормальной. То, как было, меня нисколько не пугало. Я вообще в фантазиях живу, я мир вижу другим, иначе мне было бы совсем противно. Ты идёшь, и у тебя картинка рендерится сразу же: как это может быть, как это в принципе должно быть, и ты пытаешься к этому прийти.

Мы втроём, с моими знакомыми архитекторами Ксюшей и Сашей, нашли это место — всё как обычно, по знакомству. Когда мы сюда пришли, здесь была полная разруха. Гора мусора вместо всего этого, какие-то куски обоев, но сразу стало понятно, что всё очень классно и мы хотим здесь находиться. Ну и всё, так и въехали сразу. В мае увидели, в июне заехали, мы здесь уже полгода.

Это наша общая мастерская, мы не являемся единым бюро, это наше общее пространство, где мы работаем. К нам ещё присоединилась четвёртая девушка Лера, она тоже промышленный дизайнер. Нас теперь два дизайнера и два архитектора. 

Вообще, промдизайн — довольно специфическая сфера дизайна, которая редко с чем смешивается, но архитекторы близки к этому по смыслу. То есть мы чуть-чуть с архитекторами общаемся, чуть-чуть с графическими дизайнерами. Например, когда сюда заходят архитекторы, они сразу смотрят на эти светильники — они моего дизайна. Девчонки могут проконсультироваться на тему мебели, брендов, и, соответственно, наоборот: когда мне нужно, я тоже могу спросить про освещаемость и так далее. Но в целом совместной работы у нас не было. 

Гости ходят периодически. Когда люди узнают про это пространство, они все сразу хотят сюда попасть. Здесь мы празднуем дни рождения — понятно, что здесь происходит что-то необычное, и всем хочется посмотреть. 

Предыдущая студия, где я работала, была лощёная, беленькая, всё крайне стерильно. Там было очень бело, пол был белый. Мне там нравилось. Мне нравится, когда у помещения есть дух — например, у офисных нет никакого духа. А здесь прям классно, нам тут комфортно. Эта обшарпанность, конечно, на любителя, но есть ощущение своего характера.

Есть на Китай-городе Хохловка, 9. Там, грубо говоря, мини-«Артплей» — это бывший заводик не знаю чего, там двух-трёхэтажные кирпичные покосившиеся зданьица, и там часть офисы, часть магазины, часть какие-то танцы. Но, в принципе, похоже на наш этаж, но они там уже лет пять, поэтому там в целом всё отделано и довольно симпатично. Маленький кластер, как один дворик «Артплея» с маленькими креативными тусовочками. У нас тут, конечно, более ядрёный формат. 

Я пару раз заходила на второй этаж, там даже кого-то знаю, но смешаться в единую толпу не получается. У них там другая цель — у них там более публично, это выставки, концерты, всем там в районе 20, мне так показалось. Мы здесь, на пятом [этаже], постарше, и мы здесь работаем. У нас другая цель. Когда у них там тусовки, мне это жутко интересно, концерты, авангардная музыка, всё клёво. Но я не могу туда попасть, потому что там битком народу. У нас тут редко бывает, чтобы кто-то начинал тусоваться, курить, жёстко напиваться, у нас тут другая среда. У нас больше мастерские, а у них больше тусовка.

Я выборочно знакома с остальными обитателями. Например, те ребята, с которыми я познакомилась вначале, здесь уже не живут. Я так понимаю, там большая текучка кадров. Я знаю кого-то со второго, вчера я познакомилась с ребятами из тату-салона, который тоже в нашем дворе, но не в нашем подъезде. На четвёртом никогда никого нет, а с третьим ещё не успела сложиться дружба. 

Когда вышла статья у «Афиши», я подумала: «Блин, классные ребята тут живут, надо просто брать идти и со всеми знакомиться!» Как-то туповато, явно же все на одной волне, но при этом кажется, что все такие раскованные, а это не так, у всех найдутся внутренние барьеры, стесняшки вылезают. 

Слышала про проект в Европе — там есть такое здание, где тоже творческие мастерские по разным направлениям: и модельеры, и архитекторы, и графы, и промы, всё что хочешь. У них есть сайт на всю эту тусовку, и они между собой — кому что надо, макетирование, кому что сшить, разработать — всё время вступают в разные рабочие отношения. Было бы круто: я делаю новый проект, а Игорь [Старков] мне сделает фотографии у себя в студии, Игорю нужно сделать выставку, он приходит к нам, и архитекторы ему разрабатывают стенд. Такое варево было бы круто, конечно, и мне кажется, что это вполне реально. Опять же на втором этаже музыканты. 

Здесь есть ощущение сквота, потому что всё так и выглядит, атмосфера такая и потому что куча народа, все такие свободно мыслящие люди. Мы называем это сквотом, хотя по определению сквот — это когда ты захватываешь и живёшь, и было бы круто, если бы это было так. Но, к сожалению, наш ЖЭК гораздо менее свободных нравов, так что не вышло бы. Хотя наш пример может, наверное, навести кого-то на мысль, что можно найти ненужное здание и въехать в него, но нужно быть готовым, что там не будет ни света, ни отопления. Реально придётся жить в палатке, жечь костры — кстати, это круто.

Новую жизнь в истории нашего этажа дала общая комната. До этого мы все друг друга знали, но не было точек соприкосновения. Все сидят, работают по комнатам. Привет — пока. А когда появилась общая комната, мы приходим туда по вечерам, пьём вино, общаемся, приводим друзей. Когда появилась общая комната, люди теперь стали приходить не только работать, но и в выходные. Теперь это больше чем рабочее пространство. 

Ощущение Петербурга в самом-самом центре Москвы, причём такого Петербурга, которого даже в самом Петербурге нет. Параллельная реальность, которая в 1995 году пошла в какую-то другую сторону. Здесь были просто горы мусора, выбитые стекла, ни канализации, ни электричества, ничего. Мы это за несколько месяцев разгребли. 

Каждый этаж — это своя атмосфера. Здесь есть мастерские, люди, которые могут достаточно много платить — это именно пятый этаж. При этом тут нет неработающих, самый большой раздолбай здесь я. Здесь живут архитекторы, если художники, то такие небедные художники. Достаточно всё цивильно. Мы решили сохранить всё это, законсервировать по максимуму. Представь себе сам: Чистые пруды, Сретенка — тут вообще вау.

Сейчас, конечно из-за холода немного уровень комфорта снизился, а летом — окна нараспашку, гулянка за гулянкой. Отопление собираются провести, но чем оно сильно поможет — в лучшем случае леденеть что-то не будет. А так придётся всё равно тащить электрические обогреватели. Будем как-нибудь с божьей помощью.

На нашем этаже — мастерские. Только один человек живёт — девочка-киношница, миленькая, с кошечкой. У нас здесь сразу был такой уговор, что мы бытовуху не устраиваем. Сюда заходят люди разные. 

Здесь архитекторы делают коммерческие заказы, Тихон приходит потусоваться, Наташа здесь живёт. Миша Мост появляется здесь редко, всё в разъездах. По творческой части не коммуницируем. Мне сейчас позвонили, выставка должна была быть питерского художника в общей комнате, что-то не срослось, хороший мастер, можем сейчас зайти посмотреть его работы. Может, что-то куплю у него. Повешу, красиво будет. 

Была тут ещё одна выставка раньше, кажется, в июле. Я лекции читал по фотографии, а после делали здесь итоговую выставку из того, что люди наснимали. Ребята приходили и делали свои проекты либо снимали вообще жизнь дома. Человек попадается, он может в неформальной обстановке за сигаретой, за бокалом поговорить про фотографию, про что-то ещё, что беспокоит, интересует. Потом пойти тусоваться на второй этаж, на концерт какой-нибудь. Его изнутри впускают в этот мир, он не со стороны приходит, его представляют — такая вписка в это место, закрытая достаточно. Многие из тех, кто приходил на лекции, не были знакомы между собой и познакомились только здесь.

Я жил в сквотах, жил по-настоящему. Мне приходилось тепловыми пушками трубы разогревать, чтобы вода уходила. Это в центре Москвы было, пять лет назад. Мы жили на Остоженке в доме Шаляпина, 3-й Зачатьевский переулок, рядом с Зачатьевским монастырём. Дом до сих пор существует, там художественные действа происходят. В доме жил Шаляпин, жила Ахматова, жил Вася Сталин, гулял с актрисульками. Ахматова про 3-й Зачатьевский стихотворение написала. Мы оказываемся в обоях, реально оставшихся с тех пор, там рояль рахманиновский стоит, чего там только не было. Там тоже с отоплением фигово было. Фактически это сквот. Съехал, потому что не мог уже выдерживать концерты и оргии, я не фанат всего этого особо. Вваливается пьяная компания студентов какой-нибудь художественной школы, четыре часа утра, а ну пошли вон. И каждый день такое начинает происходить, начинаешь вешаться от этого. Не смог это терпеть. Но таких мест других нет.

Думаю, что в Москве есть и другие сквоты. Я из Петербурга родом, и мне есть с чем сравнивать. В Москве все сквоты скорее на какую-то коммерцию заточены. В этом смысле наш второй этаж абсолютно уникальный — место совершенно немосковское, оно невозможно здесь, но оно есть. Такое действительно странное, нехарактерное место. Все московские подобные заведения, где я бывал, на вид достаточно бодрые, а по факту всё на коммерции, дорого. Хотя «Электрозавод» достаточно нищебродский, но всё равно там надо платить за аренду, и если человек не работает, то как он будет это делать? Это тебе не Берлин — здесь так невозможно. Приедет охрана какая-нибудь и рёбра переломает, здесь не прокатит самозахват.

А в Петербурге договориться проще. Здесь в Москве дом Лансере — это сокровище, городское достояние, которое, правда, никто не ценит, кроме художников. А в Петербурге ты идёшь по Гороховой улице и видишь: каждый дом как Лансере, и у каждого дома своя история, свои призраки. Я в этом вырос, и когда сюда попал, то у меня сразу ощущение дома, я здесь отдыхаю от города.

Здесь всё держится на официальном договоре, есть главный арендатор, который нам это сдаёт в субаренду. У меня никаких договоров нет, слава богу, на хера мне это. Здесь обоев не было, ничего не было. Мы леса сделали, я потолок вручную сам чинил и красил. Нашли рулон обоев. Каждую рюмочку, каждый стульчик я привёз откуда-то. Всё расчистил, всё сделал и теперь время хорошо провожу.

Хотел здесь портреты делать в большей степени, лекции читать, выставки проводить. А получается, что здесь рождаются параллельные творческие проекты. Мы начали делать средство массовой информации, здесь собралась компания людей, которые занимаются журналистикой в большей степени. Мы художники, помогаем людям делать современный качественный крутой продукт, который они сами не способны сделать. Берём за это примерно в пять раз меньше, чем это стоит реально.

Мастерская превратилась в штаб, сюда люди приходят обсуждать вещи, не связанные с искусством. Хотел портреты сделать, сделал их дофига, очень красивых. Но на фоне того, какие возможности появились, это реально мелко, по деньгам и по всему. Это деньги другие, возможности другие, круг людей другой. И есть какие-то нюансы, которые я говорить не хочу. Фотография на второй план ушла, и это для меня оказалось шоком. Я фотографом быть-то не перестал, я фотографирую постоянно, но при этом основные обязанности уже другие. И даже доход изменился благодаря мастерской. У меня был бизнес-план, что я делаю такое-то количество портретов за такие-то деньги, потом цены повышаются. Всё это стало неинтересным, ерундой на фоне того, какие здесь стали процессы происходить.

У людей могут быть разные взгляды на жизнь, давайте их уважать. Я не навязываю своих, вы не навязывайте мне своих. Я так здесь всем сказал, и в принципе более-менее получается. Я взрослый человек, достаточно хорошо понимаю, что делаю, меня уже в этом смысле не переучить. Если кто-то другого мнения придерживается, то не надо мне его навязывать. Иначе мы друг друга перегрызём. Здесь классно в этом смысле — люди очень разные, мы все здесь договариваемся, и это большая удача.