Гудбай, Ленин: Как я бросил учебу и уехал жить в Берлин

Отъезд и первые дни

Я учился в Москве на звукорежиссёра, но после затяжной депрессии понял, что меня всё достало. Кто-то из друзей упомянул Берлин, и я подумал: «Да, пусть будет Берлин». Мне было 19, и мне было абсолютно всё равно, куда ехать. Нужно было срочно сделать что-то невероятное, чтобы перевернуть свою реальность. Я мечтал делать крутую музыку, но в Москве я только задавался вопросом «зачем я здесь?». В какой-то момент просто захотелось проверить, на что я способен. Так я купил билет на самолёт.

Дождливым летним днём я стоял перед аэропортом и смотрел на небо, на котором тучи перемешивались с пробивающимися лучами солнца. В левой руке у меня был чемодан, в правой — гитара, в кармане — немного денег на первое время. Уже сидя в самолёте, я не представлял, что меня ждёт, но у меня была мечта, таившаяся с самого детства и готовая вот-вот воплотиться, и я понимал, что обратной дороги нет.

Через несколько часов я стоял со своим чемоданом на станции Berlin-Tiergarten в ожидании парня, у которого я должен был остановиться на пару дней. Я нашёл его через каучсёрфинг. По переписке и фотографии я сделал вывод, что ему лет 25, однако руку мне пожал щупленький мужчина лет 40. В жизни он оказался жутко странным. Например, когда мы оказались в его квартире, я обнаружил, что она полностью оранжевая: стены, кровать, пол и ненавязчиво свисающая оранжевая люстра. В комнате было только две книги и обе — Библии. Он был совершенно непрактичный человек, в том смысле, что в доме не было таких вещей, как нож или доска, а питался он одними полуфабрикатами. 

Тут я напрягся. Вы должны представить моё положение: я вырос в Саратове, учился в православной школе и по своей наивности не уступаю разве что панде. Оказалось, что этот чувак — пилигрим и глубоко религиозный человек. Он всегда ходил пешком и называл меня «my special guest». Он родился в Швейцарии, оттуда прошёл на своих двоих до Рима, где провёл пару лет, после чего отправился в Берлин. Я спрашивал, не скучно ли ему идти так одному на протяжении долгого времени, а он в ответ улыбнулся и показал вверх. Мы вместе посмотрели на небо и посмеялись. 

Я прожил у него несколько дней один, пока в ту же однокомнатную квартиру не въехали ещё четверо парней с разных концов света. Пообщавшись с ними, я выяснил, что мой хост приглашал к себе жить только молодых людей до 30, но по религиозным соображениям не позволял себе вступить в физический контакт с ними. Всё стало ясно, когда мы увидели открытую страницу на сайте знакомств ЛГБТ-сообщества. В общем, в тот момент я понял, что с Берлином что-то не так.

Жизнь налаживается

Время шло, ничего не менялось. Я бродил с гитарой по городу, но заработать не получалось. Ел я раз в день. Помню, как я доедал последние макароны и считал центы. Мне не хватало даже на хлеб. На следующий день мне повезло — я заработал шесть евро. Я был так счастлив, что помимо макарон купил батон и кусок сыра. Глаза горели — я наконец-то нормально поел. 

В те дни я часто брал свой велосипед и ехал куда глаза глядят, просто чтобы забыться. Это определённый жизненный этап, через который нужно пройти. Ты чувствуешь своё одиночество, чувствуешь, что никому здесь не нужен. Я стоял на Александерплац и понимал, что я практически отрёкся от предыдущей жизни. В такие моменты ты осознаёшь, что физически не можешь сделать ничего, поэтому остаётся только отправлять запросы во Вселенную. А когда у тебя нет еды, нет денег, эти факторы усиливаются, и тебя накрывает. 

В какой-то из дней я встретился с приятелем друга, которого мы называли Большой Нос. Он рассказал мне, что в одном из ресторанов требуется помощник на кухню, а также добавил, что может сдать мне комнату за 150 евро. Он согласился, чтобы я заплатил, когда появятся деньги; мне это показалось странным.

Так я сменил четвёртое место жительства за месяц. В его квартире не было света и горячей воды, воняло протухшей едой (ты знал, что испортился сэндвич, но как определить его местонахождение — вот в чём вопрос), на полу горой валялась старая одежда, уже покрывшаяся паутиной. У Большого Носа были всего два состояния: он был либо пьяный, либо нанюханный, хотя иногда эти два смешивались. Так он пропил и пронюхал пять тысяч долга за квартплату.

Катарсис

Как-то вечером я сидел в ресторане после работы, потому что мне не хотелось возвращаться домой. Там было традиционное для таких заведений пианино, на котором никто никогда не играл, и я спросил, могу ли я сыграть. На следующий день они предложили мне играть каждый вечер, обещав платить по 30 евро. Это была победа, о которой я мечтал с того самого вечера, как оказался в Берлине. 

Ночью я нёсся домой на велосипеде как угорелый и был так счастлив. Вдруг моя нога зацепилась за что-то, и я полетел вперёд. В глазах потемнело. Я лежал там какое-то время не в силах пошевелиться. Я попытался встать, но всё болело и шла кровь. Велосипед вывернуло наизнанку. Чувствовалась острая боль в правом ребре. Кое-как я добрался до дома и понял, что в ребре, скорее всего, трещина. Конечно, ему было суждено заживать без вмешательства врачей — не было ни денег, ни страховки. 

Помню, как в ту ночь я долго лежал и смотрел на догорающую свечу. Физически мне было очень плохо, но я знал: несмотря ни на что, я дойду до конца этой истории и выйду из неё победителем. После того как свеча потухла, я ещё долго не мог заснуть и смотрел в потолок без каких-либо мыслей. Я был свободен.

Хеппи-энд

Я хотел проверить, правда ли это — что если ты хочешь чего-то, ты можешь всё. Опыт показал, что это возможно. Теперь у меня есть знания и уверенность в том, что я способен изменить пространство вокруг себя.

Сейчас я снимаю здесь квартиру вместе со знакомыми. Работаю, получаю десять евро в час. Играю. Я верю, что надо делать то, что хочешь. Не стоит переживать из-за всякой фигни, забей на то, что тебе не нужно. Это работает.

Что касается планов, я думаю остаться в Берлине ещё на год-два, а там посмотрим. Может, в Америку двинем. 

P. S. Говорить о музыке не люблю и не вижу смысла. Лучше слушать.

Фотографии: Sascha Kohlmann