«Я снова начал писать „Зачем“»: Интервью с художником Кириллом Кто

Кирилл Кто — одно из самых известных имён на московской граффити-сцене. Человек, хорошо всем вам знакомый по метким высказываниям, нанесённым рукописным шрифтом на стены города. Три года назад мы уже встречались с Кириллом, чтобы обсудить его работы и образ жизни. С тех пор он стал писать намного меньше, многое переосмыслил и даже вернулся к проекту «Зачем». Корреспондент FURFUR поговорил с Кириллом Кто о его работах, жизни в городе и людях.

Граффити и в целом уличная коммуникация — художественная или нехудожественная — должны полностью занимать твою жизнь. Чтобы убедиться в том, что это действительно так, необходимо понять, что же такое граффити и конкретно никнейм. Это посыл. Первым был именно никнейм. Даже уличное искусство и дизайн произошли из-за потребности в общении. Прыщавый чувак не смог познакомиться с кем-то в школе или институте. Он начал писать везде своё имя и таким образом знакомиться со всеми. Но получается, что знакомится он только с такими же писаками. Я легко это сделал, но вскоре понял, что подобное мне не нужно, я и так могу сказать «Здрасьте». 

Когда у меня только проявлялись поползновения как-то влиться в граффити-среду, я пытался разгерметизировать её, чтобы текстовые или узорные послания адресовались не только участникам сообщества, но всем людям в принципе.

Не так давно я стал снова писать «Зачем» — много времени провожу в тех самых районах, где писал лет десять назад. Это, пожалуй, не очень-то последовательно, учитывая, что лет пять назад я жёстко открестился от команды и вообще от тех людей, с которыми тогда общался. 

Самый активный для меня период был в 2004–2005 годах. Как раз в 2005 году я вернулся из длительной поездки на Украину, и у меня был последний активный виток в написании этого слова. Но в этом году ни с того ни с сего я редуцировал свою коммуникацию сначала с длинных абстрактных или афористичных посланий к фиксации чужих спонтанных коротких реплик, а потом и вовсе вернулся к тегам.

Теги часто сопровождались временем и датой их размещения. У меня был какой-то очень сильный эмоционально заряженный период, каждая минута казалась особенной и важной. И я, не глядя на часы, постоянно чувствовал время с точностью до пяти минут. Мало того, что я внезапно вернулся к написанию «Зачем», я ещё вернулся к символу из четырёх дырок. Видимо, подспудно руке понадобилась эта машинальная, не нуждающаяся в рефлексии и концептуализировании деятельность. 

Возможно, я просто не наигрался в теггинг. Хотя в 2010-м активно его критиковал и делал пародирующие классическую форму «Hello my name is…» наклейки с издевательскими комментариями вроде «Нечего сказать — буду имя своё писать» или «Держись за имя, как телёночек за вымя».

Четыре дырки — это упрощённая пуговица. Я рисовал пуговицу с начала 2000-х по 2007 год. Нужен был какой-то знак, заменяющий никнейм. Пуговица в силу своей антропометричности оказалась наиболее удобной. Потом вместо пуговицы остались только четыре больших круга, расположенных друг над другом. Потом, году в 2008-м, бросил и их. 

Сейчас у меня нет регулярно поддерживаемых контактов с граффити-комьюнити. Но я не мог не обратить внимание на то, что имён на стенах стало меньше. Мне кажется, почти все старые знакомые ушли в интернет-коммуникацию либо просто устали, занялись обыденной деятельностью. Новые теги я замечаю, но если моему поколению в силу давнего пребывания в движении я прощаю всего лишь теггинг, то от новой волны хочется чего-то большего. 

Из-за отсутствия художественно созданных объектов в городе я уже любой объект воспринимаю как произведение искусства, некий артефакт, послание. Часто это бытовой мусор. С одной стороны, все эти пустые предметы с официальным дизайном — пачки, банки — ещё кастомизируются процессом потребления: как они смяты, как оставлены, как окрасился окурок помадой. А с другой — это ещё и мой очень большой опыт. Собирательством в той или иной форме я занимаюсь лет с пяти, ещё дед меня к нему приучил. Сложно пройти мимо хорошей, кем-то выброшенной вещи. Сразу голова начинает думать, как её переместить, куда, кому она может пригодиться. Если тебе лично, например, этот стол ставить некуда, а кроссовки малы, то кому-то это может быть нужно. В этом ничего зазорного нет. Большая часть того, что окружает меня в жизни, — найденное в мусорках. Я акцентирую внимание на этом, потому что других проектов в городе нет. И потом это очередная инвектива уличным художникам, хотя, возможно, их тоже помойки отвлекают. Вместо того чтобы идти и создавать, они перебирают выкинутое кем-то. 

Возможно, деятельность граффити-активистов свелась к тому, что они для галочки делают большие резонансные работы на видных местах. Спонтанности и тотальности уличных взаимодействий в них уже нет. Это первое, что мне не понравилось. А во-вторых, я ушёл к более сложным посланиям, к более сложной ступени коммуникаций. 

Вообще, люди, которые занимаются чем-то уличным, в один момент оказываются в ситуации, когда они начинают производить больше легитимного с точки зрения классического потребительского общества продукта околохудожественного характера: расписывать интерьеры, лепить игрушки, создавать холсты. Но у них это чаще происходит по той причине, что они устают от улицы. Я же отошёл от дел в последнее время только потому, что был занят вопросами создания совместного художественного пространства с домашней обстановкой. Что, впрочем, в итоге провалилось и закончилось скоропостижным выселением всех. 

Я не делаю больших работ, так как не могу работать по схеме: выбрал стену, нарисовал, сфоткал, вывесил картинку в интернет, собрал виртуальный или ощутимый профит и дальше занимаешься своими обыденными делами. Мне нужно всё время коммуницировать с людьми, потому что я постоянно получаю «вопросы». Они могут исходить как от неодушевлённых предметов, так и от человека. Доска — надо прокатиться, забор — надо пройти.

Это тоже часть городского пространства. Надпись хоть и посвящена исключительно моему личному неприятному состоянию, но, оказавшись на поверхности, она приобретает новое значение. Эти закрытые окна… люди там что-то прячут. Я не понимаю их — вообще не пользуюсь замками, у меня даже ключей с собой нет. 

Для меня интереснее работать на улице, потому что мои работы востребованы. Кто-то их видит, проходя мимо, кто-то закрашивает, ну а кто-то присутствует в процессе их создания, реагирует, включается, делится мнением, советом, критикой. Хотя обычно это один из пятидесяти — реальная статистика.

Когда ты работаешь с улицей, твой камбэк — это удовольствие от потраченного времени. Если раньше это занимало большую часть моей жизни, то сейчас я практически перестал что-то рисовать. Только маленькие надписи. Как правило, это записанное время.

При всём кажущемся вандализме у меня есть определённая этика. Я не стану рисовать на чистых отреставрированных зданиях. Но я чувствую в себе право поступаться иногда и этими конвенциями, потому что я много делаю для окружающей среды, для города.

Вообще, город — это этически выстроенное пространство. Всё время он, как твой дом, говорит: «Я же есть, ты меня должен обхаживать». Дом-то живой, но домовых тут мало. Они либо спиваются, либо съезжают. 

Ты не можешь почувствовать, как живёт город, если ты не занимаешься граффити, не занимаешься тактильными видами спорта, когда ты чувствуешь среду. Тот же бег. Если говорить о процессах, изменяющих облик города, это исчезновение соразмерных человеку архитектурных объектов — гаражей. Это катастрофа! Когда нет гаражей и коммуналок, фавел, голубятен, а только бетонные коробки… я не знаю, как среди них жить. 

Так вот, самые классные люди, которые и являются настоящими хозяевами города, — это не граффитчики и уж точно не девелоперы, не автомобилисты. Это те, кто облагораживает улицы: дворники, цветочницы, уличные музыканты, иногда попрошайки. 

Я за прошлое лето встретил несколько интересных людей. Один из них — скейтер Саша Капралов. Он, как и я, не понимает страха людей перед общением, страха чем-то поделиться, страха дать шаурму в долг, страха взять подарок.