Герои
Александр Жунев: Интервью с автором распятого Гагарина
Одной из главных тем понедельника стала работа с распятым на железном кресте Гагариным. Рисунок появился на стене жилого дома в Перми ещё в пасхальное воскресенье, а на следующий день местная полиция начала проверку по заявлению депутата, а муниципальные службы стёрли распятие болгаркой и закрасили следы. Мы поговорили с автором рисунка, художником Александром Жуневым, сразу после того, как он вышел из отделения полиции.
Интервью
Александр Жунев
уличный художник из перми
Зачем тебя вообще вызывали в полицию?
Ну, я так понял, что они вообще сами не понимают, по какой статье меня можно привлечь. И для этого им нужно моё объяснение — что именно я хотел сказать в своей работе. А по этому объяснению они уже будут заказывать какую-то экспертизу — видимо, у представителей религиозных институтов — и тогда поймут, есть ли там преступление или какое-то оскорбление.
То есть в любом случае арестовали тебя не за хулиганство и вандализм, а за оскорбление чувств верующих, верно?
Они сами не знают, что будет дальше. Мне сказали, что так перестраховываются и пытаются таким образом себя как-то обезопасить.
А как они вообще тебя арестовывали?
Они приехали домой, но меня там не было. И жены тоже не было — была одна бабушка. Она так перепугалась — она у меня сотовым телефоном пользоваться не умеет, растерялась, не знала, что делать. Потом мне жена звонит — передала телефон полиции. Я думал вечером туда пойти — мне просто посоветовали сначала обратиться в правозащитную организацию, чтобы у них хотя бы консультацию какую-то получить, что именно там можно говорить. Но я этого не успел сделать. Пошёл просто на место, где я рисовал работу, чтобы дать интервью журналистам, и в этот момент меня полиции там заметила и попросила пройти с ними в участок.
А какие у них в самом начале были формулировки — обвинения не предъявляли?
Нет. Сказали: «Проедем в участок для объяснений». Ну, я и поехал.
А они вообще видели манифест, который ты в социальных сетях публиковал?
Да, они уже успели завести какое-то моё дело. Там был и манифест, и фотографии других работ, ещё и газета, в которой мою недавнюю работу публиковали — я тогда страусиное яйцо раскрасил к Пасхе. Правда, оно было за неделю до этого раскрашено.
Скажи, а ты понимал заранее, что у тебя могут возникнуть такие проблемы?
Ну да, я, конечно, это понимал, но всё-таки и сам надеялся на какое-то понимание. Сколько мне ни приходилось общаться даже с полицией, я всегда ей пытался объяснить свои идеи. Они как люди обычно проникаются, но как служащие они обязаны привести меня в участок, составить протокол, а потом уже отпустить. Этой работой я всё же хочу людей спровоцировать на некое добро, поэтому я старался не думать о негативных последствиях.
Поэтому ты сразу взял ответственность на себя и написал свой манифест?
Именно так. Мне в полиции сказали, что они обошли несколько квартир, которые находятся как бы за стеной от моего рисунка, и спросили, не считают ли они, что их собственность была испорчена, но никто такого не сказал.
А расскажи, как ты саму работу делал.
Я её готовил у нас в студии — примерно за неделю управился. Взял бумагу, наклеил её на стену с помощью обычного скотча, разметил набросок карандашом, потом уже красками акриловыми и кистями всё нарисовал. Ну и вырезал просто ножницами по контуру, купил клей и с помощью него на стену дома всё наклеил.
Ребята, которые работу потом убирали, надели на болгарку железную щётку и вот так счищали, но очень ругались, что тяжело идёт. Я потом с ними поговорил — оказались хорошими душевными парнями. Особого зла на меня не держат — просто им трудно было, тяжёлая работа. Но я им объяснил идею, они даже немного прониклись.
А вот если вынести за скобки твой манифест, как ты эту самую идею работы объясняешь?
Идея из-за всей этой шумихи уже немного модифицируется. Вообще это какой-то мой диалог о том, что мы становимся всё менее толерантными. Вот вроде как раньше Церковь репрессировала людей от науки — ну, того же Джордано Бруно. Потом коммунисты вместе с представителями науки репрессировали христиан за то, что те говорили, мол, Бог и правда есть. Сейчас эти репрессивные меры переходят в другую плоскость — репрессии со стороны Церкви всё чаще происходят по отношению к искусству. На людей устраивают гонения за их высказывания.
Да, я, бывает, смотрю какие-то радикальные работы — ну, там есть на что обидеться. Но мне хотелось выйти на конструктивный диалог. Без ругани. Хотелось сказать людям: «Давайте будем терпимее, давайте будем пытаться понять других людей, даже если они других взглядов или вероисповедания. Не надо сажать девочек за то, что они спели в храме. Пускай она [акция] и провокационная, но, посадив их, вы показываете себя как нетерпимых, которые сами пытаются учить терпимости».
Я сам на себе пока никаких гонений со стороны Церкви, конечно, не ощущаю. А вот насчёт государства — скорее, проблемы состоят в том, что невозможно ничего согласовать. Условно говоря, с государством можно было бы согласовать просто большой портрет Юрия Гагарина на стене, но мне — при всём уважении к самому Юрию Гагарину — не интересно такое делать. Я всё-таки пытаюсь работать с искусством, а не просто угождать кому-то красивыми рисунками. Мне интересно всегда делать что-то новое. Гагарина рисовали уже сотни раз, а я попытался представить его иначе — скорее как символ, а не просто как способ воспитать в ком-то патриотические чувства.
У нас в Перми вообще подолгу висят работы. Никто ничего не закрашивает, а если что-то и закрасят, то местные ребята сразу их обновляют.
А что ты думаешь о моде на воспитание патриотических чувств?
Ну, начнём с того, что быть патриотом — это, наверное, всё же хорошо. Но при этом нельзя ненавидеть других. То есть патриотизм — это искренняя любовь к своей родине, а не ненависть к остальным. Но сейчас такое чувство, что государство так пропагандирует патриотизм, что хочется взять автомат и стрелять во всех подряд. В этом вопросе надо быть куда более деликатным.
На этом доме, где ты работу повесил, есть ещё какие-то рисунки?
Рядом под моим Гагариным были другие граффити — ну, вандализм обычный. Они давно висели, и никто их не закрашивал. Но теперь всё снесли. А вот с другой стороны дома всё ещё висит здоровенная надпись — что-то вроде «С днем рождения» или что-то такое. Её никто не стал закрашивать — только торец очистили.
У нас в Перми вообще подолгу висят работы — никто ничего не закрашивает, а если что-то и закрасят, то местные ребята сразу их обновляют. У нас вандализм развит, наверное, сильнее, чем везде, где мне только приходилось бывать. Весь город в тегах. Прямо в буквальном смысле на каждом шагу.
Я-то сам не имею какого-то особенного отношения к граффити-среде. Я скорее занимаюсь стрит-артом. И всё равно мне от людей достаётся — жителям не нравится, что весь город в грязных тегах. Мне постоянно говорят, мол, вот рисуете чёрт-те что, всё исписано, живого места нет. Вот я даже в Екатеринбурге говорил с ребятами из известной команды RAYons: они жалуются, что к нам приезжаешь и тегать не хочется — не заметит никто, сплошной винегрет на стенах.
Расскажи о художественной среде, в которой тебе приходится работать.
Мне кажется, что в Екатеринбурге сейчас всё намного лучше развито — не только граффити или стрит-арт, но и другие формы. Нас, конечно, стали называть третьей культурной столицей, потому что у нас была мощная прививка современного искусства. Я думаю, она, конечно, и городу, и мне лично дала какой-то толчок, но сейчас, когда Марата Гельмана отсюда прогнали, у нас стало всё глухо. Мне самому становится всё сложнее получать разрешения на реализацию проектов.
Этой зимой мой приятель Виктор Фрукты реализовал интересную работу — он делает надписи на стенах изо льда. Я ему даже помогал в этом. Мы брали обычные пульверизаторы и просто стояли и подолгу пшикали на нужные места через трафарет. Так вода постепенно слоями намерзает и получается крупная надпись «Вечность». Настоящее антикризисное граффити — в Екатеринбурге об этом даже видео сняли. В общем, интересная техника.
А у вас есть уличные работы, которые знакомы всему городу?
Наверное, у нас все как-то стали говорить об уличном искусстве, когда я нарисовал голову Есенина во всю стену. Примерно в это же время приехала команда Гельмана — у них была мощная паблик-арт-программа, и они много чего нового тут создали. Тогда как-то всё начало развиваться. А сейчас даже некоторые работы этой команды убирают. Известных красных человечков даже убрали.
Сейчас стало сложнее согласовать хоть какую-то работу, получить финансирование на большие проекты. Приходится только подстраиваться под какие-то конкурсы. Вот недавно я, правда, в одном победил, но заранее понимал, что моя идея там будет пользоваться успехом. Никаких компромиссов — я сам очень хотел реализовать именно такую. Хотел нарисовать портрет основателя российского футуризма поэта Василия Каменского. Он был пермяком, другом Маяковского, и во многом сам Маяковский стал известен именно благодаря Каменскому. Я очень проникся его творчеством и понял, что он много сделал и незаслуженно был забыт.
Я решил его изобразить на торце девятиэтажного дома, а теперь вот пытаюсь получить согласие жильцов на то, чтобы рисовать на доме — без этого никак. Оказалось это, конечно, нелегко, потому что есть же ещё председатель ТСЖ. Я вообще после этого понял, почему что наш город так выглядит — потому что тут всем заправляют люди из ТСЖ, именно они решают, как будет выглядеть город, размещают рекламный баннер, согласовывают арт-объект. Приходишь предложить им крутую работу, а они спрашивают: «А нам от этого какая выгода?» И вот непонятно, что им ответить. Так что рекламу на весь дом куда проще повесить, просто внешним видом города занимаются люди, которые не понимают смысла искусства и не видят в нём выгоды.
Страница художника в Facebook
Во «ВКонтакте»
Комментарии
Подписаться