Большие идеи: Дэвид Бенатар советует перестать рожать детей

Человеку плохо вне зависимости от того, что он сам
об этом думает 

Поэтому в любом случае вне зависимости от того, нравится или не нравится окружающим нас людям жить, глубоко морально не делать новых людей. Потому что 99 из 100 или даже 100 из 100 как-то серьёзно страдают. И это повод поступить этично по отношению к будущим поколениям: раз нельзя избавить от страданий уже родившихся, можно избавить от рождения тех, кого ещё можно спасти. Новый поворот в этической мысли. Похоже на инверсию мысли Мартина Лютера. Реформатор церкви рассуждал так: мне плохо, но Иисус меня уже спас, значит, мне уже хорошо, вне зависимости от того, что я сам об этом думаю. У Бенатара наоборот: человеку может казаться, что ему хорошо, что он счастлив и здоров. Но мы-то знаем, как на самом деле обстоят дела: человеку очень плохо, хоть он себя и подбадривает. Счастье — это фантазирующее о счастье страдание, и главная часть этой конструкции — не фантазирование, а страдание. Главное, с точки зрения Бенатара, — то, что корабль тонет, а не то, что это «Титаник». «Изменится ли что-то, если изменится качество судна, на котором я тону?» 3 задаётся он вопросом. И восклицание «Лучше ли тонуть в кабине первого класса?», конечно, не ждёт ответа.

У меня есть специальный план для этого мира

Бенатар странный. Странно то, что он делает: с серьёзнейшим видом, апеллируя к разуму, говорит наистраннейшие вещи, как будто специально разыгрывает сумасшедшего, не подозревающего о своём сумасшествии. Это как если бы Ллойд Кауфман или Хершел Гордон Льюис снимали фильм об этическом повороте в философии ХХ века. Там обязательно были бы Левинас, Деррида, Бубер, Хабермас. И они бы нянчили «Другого». В определённый момент, однако, среди них появились бы Бенатар и Лиготти и, как и прочие, с искренним благоговением стали бы проявлять заботу о малютке и предлагать наилучший этический жест по отношению к нему. Не сразу бы поняли остальные, что эти двое попали сюда прямиком из концентрационного лагеря, в котором сошли с ума и теперь думают, что ничего не изменилось и они всё ещё там, выхода отсюда нет, и поэтому наивысшим актом любви по отношению к хрупкой жизни будет помочь ей избавиться от страданий и поскорей отсюда уйти.

У группы Current 93, большим другом которой является Томас Лиготти, есть сложная композиция «У меня есть специальный план для этого мира». У Дэвида Бенатара тоже есть план, простой. Если нельзя предотвратить своё собственное рождение, можно предотвратить рождение следующего поколения. Если увеличение популяции снижает уровень жизни, значит, чтобы вырос уровень жизни, надо уменьшить популяцию, а чтобы уровень жизни вырос максимально, нужно очень постараться свести численность популяции к нулю. Поэтому, считает Бенатар, надо просто перестать размножаться и вымереть.

Сколько нужно людей, чтобы мир стал перенаселённым 

Основная проблема современности, считает Бенатар, — перенаселение. Население Земли растёт по экспоненте (значит ли это, что люди скоро станут меньше и дешевле?). Но, чтобы решить проблему перенаселения, нужно понять, сколько человек может выдержать корабль. Перенаселение, по мнению Бенатара, имеет не дескриптивный, но нормативный характер, это то, что всегда маячит на горизонте и не случается, потому что на Земле не может быть больше людей, чем она может вынести, но может быть столько, сколько она вынести не может. С какого же количества можно говорить, что планета перенаселена? Говорить об этом, пишет Бенатар, можно уже тогда, когда на ней есть хотя бы один живой человек. Ведь жизнь настолько тяжела, что просто родиться уже достаточно для того, чтобы создать аварийную, практически непоправимую ситуацию, ничем принципиально не отличающуюся от тех бед, что переживает человек в окружении ещё 6,5 миллиардов таких же, как он, горемык. Только представьте себе Маленького Принца, объявляющего на своей маленькой одинокой планете чрезвычайное положение в связи с проблемой перенаселения.

Пустота на месте жизни 

«Единство насилует» — эти слова могли бы стать мотто чуть ли не большей части мыслителей XX века. Насилие, по крайней мере, в философиях Левинаса, Деррида, Делёза, понимается чуть ли не как основная характеристика единого. Единство — это история, ОПРАВДЫВАЮЩАЯ тот или иной вид несправедливости и нужная лишь для того, чтобы, как говорил Деррида, «бросить этику под сапог онтологии» (то есть непосредственное отношение с другим человеком подчинить тем или иным представлениям о мире). 

В каком-то смысле современный радикальным пессимизм — философия Дэвида Бенатара и Томаса Лиготти — может быть назван усиленным постструктурализмом. Последний, будучи зонтичным названием для, прежде всего, французской философии второй половины XX века, связанной с критикой сплошных структур, произвёл демонтаж всех вообразимых единств, в том числе и человека (став, таким образом, антигуманизмом), но так и остался верен жизни. В первом же мы видим возвращение древнего гностицизма, восстающего не против той или иной несправедливости «регионального» характера, но против несправедливости, заключённой в минимальной структуре ЛЮБОГО бытия.

Итак, из антропологии изымается человек. Если единство связано с обманом, значит человек — это обман, маскирующий мир в разной степени удовлетворенные влечения (фрейдизм), угнетение одних классов другими (марксизм), власть (постструктурализм). Все, развенчивающие единство, объединены в своего рода партию — все они остаются верны освободительному проекту, результатом предательства которого назначаются в разных версиях разные типы господства. Все версии освободительного проекта имеют ориентиром этот «преданный полюс», предстающий в фантазиях адептов в виде состояния без несвободы, то есть того, чтобы можно было испытывать какое бы то ни было неудобство. И оно, это состояние, утверждается в светских освободительных проектах как достижимое. Как бы он себя ни рассказывал, в конечном счёте освободительный проект — это всегда один и тот же проект освобождения жизни от смерти. И именно этот неугомонный мертвец наконец-то получает свою серебряную пулю в висок.

Проект освобождения жизни от смерти не ставит под вопрос ценность освобождаемой жизни, последняя воспринимается как безусловное счастье и свобода. С точки зрения Бенатара. сама освобождаемая жизнь должна быть проверена на соответствие минимальным представлениям о свободе и счастье как исключающим боль и страдание. При проверке, разумеется, обнаруживается чудовищное несоответствие проектной документации. Жизнь оказывается не то что не полезной, но вредной. Бенатар, таким образом, оказывается прагматиком наоборот — если последний руководим стремлением к пользе, первый хочет избежать вреда. Книга «Лучше не рождаться» в первых же строках содержит очень сильное утверждение: «Для любого из нас родиться значит понести ущерб. Пренебречь этим ущербом нельзя, потому что качество даже самых лучших из жизней очень дурно и значительно хуже, чем большинство из нас думает». Обманом оказывается самое главное, то, что нужно было освободить, ЖИЗНЬ, то, проблематизация чего сурово карается как в рядах последователей освободительного проекта, так и среди простых граждан, которым первые противопоставляют свои ряды. Томас Лиготти обращает внимание на удивительную солидарность в поведении общества по отношению к «отступникам»: все, БУКВАЛЬНО все, независимо от социальной, религиозной и образовательной принадлежности, отворачиваются от тебя, когда ты начинаешь сомневаться в ЖИЗНИ — такая лютая коллективность, наверное, не снилась даже Хайдеггеру и Шмитту. Такое странное единодушие человеческого коллектива в отношении сомневающихся как минимум должно настораживать.

Пустота на месте мальчиков

То же самое изъятие, что и в вопросе о жизни, производит Бенатар во второй своей известной книге «Второй сексизм. Дискриминация против мужчин и мальчиков» (2012), книге настолько же, если не более экстравагантной, чем «Лучше не рождаться». Если в первой с серьёзным тоном приводится доказательство того, что лучшим решением всех человеческих проблем будет вымереть в течение нескольких ближайших поколений, то во второй мужчины рассматриваются как жертвы дискриминации, на протяжении веков замалчиваемой внутри общества, членами которого мы с вами являемся. При этом автор оговаривается, что он ни в коем случае не отрицает существования первого сексизма, то есть дискриминации женщин по половому признаку.

Если в вопросе о смысле жизни в текстах Бенатара и Лиготти фикцией и обманом оказывается сама жизнь, то во «Втором сексизме» обманом, из-за которого страдает мужчина, оказывается сам мужчина, тот, кто оправдывает существование мужской жизни. 

Распространённым способом оправдывать трудности мужской жизни является представление их в качестве цены, которую приходится платить за привилегированное положение в обществе. Бенатар предлагает сторонникам этого подхода с очевидностью продемонстрировать существование патриархата и того привилегированного доминантного положения, которое мужчина занимает в обществе. Сделать это, по его мнению, практически невозможно. При условии, конечно, что мы будем бдительны и не позволим себя запутать. Ведь патриархат — это когда власть принадлежит мужчинам. Но что это значит? То ли, что все или почти все мужчины (по сравнению со всеми или почти всеми женщинами) обладают властью? Или то, что все или почти все, кто обладает властью — мужчины? 

Кроме того, что обладание властью некоторыми мужчинами ничего не говорит о привилегированном положении всех представителей мужского пола, можно обратить внимание и ещё на другие моменты, ставящие всё здание рассказа о доминантном мужчине под вопрос. Например, три пункта, на которые никто никогда не обращает внимания: 1) на протяжении всей истории человечества мужчины, а не женщины были теми, кого призывали на воинскую службу и посылали убивать и быть убитыми; 2) в тюрьмах сидят мужчины: в среднем по планете процентная составляющая мужчин-заключённых близка к 98%; 3) большинство подвергнутых телесным наказаниям за преступление в истории и подвергаемых сегодня — мужчины (например, сегодня в Америке практически не казнят женщин).

Доктор, где ваш скальпель?

Бенатар гик, Бенатар странный, эти конференции по биоэтике, на которых он делает доклады о том, что самым этичным по отношению к живому будет не дать ему родиться. Потому что самым этичным будет действие, которое приведёт к тому, что другой испытает наименьшее количество страданий. Наименьшее количество страданий приносит полное несоприкосновение с жизнью, поэтому лучше не рождаться. Бенатар активен и известен в правозащитном движении. Но заметно выделяется на его фоне. Иногда может показаться, что это специально продуманный подрывной ход, предназначенный для эпатирования либералов: ты приходишь на правозащитную конференцию, защищаешь жизнь, но защищаешь её таким образом, что наилучшей защитой начинает казаться полное уничтожение человеческого вида.

Единственной убедительной критикой Бенатара представляется (несуществующая, однако) критика из садомазохистского лагеря. Ведь основной его аргумент — боль, её существование, она для Бенатара абсолютное зло, а это значит, раз абсолютное зло существует, что ничего другого уже не существует и прибавление к этому несуществованию чего-то существующего ничего не меняет. Но для мазохиста боль и страдание — это не то что определённо не зло, это источник наслаждения и счастья, энергии, силы и радости.

Определённо, по-разному вели бы себя на палубе тонущего корабля Хайдеггер, Бенатар и мазохист: первый бы, ужасаясь, осознавал ничтожность всех вещей и Dasein-размерных сущностей и возвращался к себе, второй бы просто расстроенно сидел и тонул, но что бы делал третий?