«Я делаю то, о чём мечтал в 15 лет»: Интервью с режиссёром фильма Hardcore Ильёй Найшулерром

О режиссёре Илье Найшуллере мы писали ещё в 2012 году, когда он снимал видеоклип к песне «Bad Motherfucker» своей группы Biting Elbows. Видео, полностью снятое на GoPro от первого лица, быстро и ожидаемо стало вирусным, а Илья прославился на весь мир и как музыкант, и как режиссёр.

Когда Тимур Бекмамбетов предложил Илье превратить «Bad Motherfucker» в полнометражный фильм, он отказался. Потом решил слетать в Лос-Анджелес на встречу, чтобы поговорить об идее подробнее, но дал себе обещание отказаться от всего и вернуться домой, как только почувствует подвох. Подвоха не было. Уже на второй день Илья понял, что Бекмамбетов может предоставить ему всё, что нужно для хорошего фильма: связи, профессиональные советы и главное — полную свободу творчества.

Сейчас фильм уже почти готов, а на краудфандинговой платформе Indiegogo идёт сбор средств на завершение монтажа. Фильм выйдет на большие экраны в 2015 году, и наверняка станет хитом мирового проката — в конце концов, это первый экшен в истории, полностью снятый от первого лица.

Интернет и без нас переполнен многочисленными интервью о тонкостях съёмки на GoPro и анонсами фильма — о нём пишут все от The Verge до Forbes, поэтому мы решили поговорить с Ильёй о его детстве в Англии, первой рок-группе и студии, которую он построил на пару с другом, бросив институт.

FF. Кем ты хотел быть в детстве?

Я всегда хотел быть режиссёром, даже до того, как узнал о существовании этой профессии. Я помню, когда мне было лет десять, я смотрел с мамой «Голдфингер» (это до сих пор мой любимый фильм о Джеймсе Бонде) и спросил её, кто это делает. Мама перечисляла все кинопрофессии — актёр, сценарист, оператор, продюсер, но я говорил, что это всё не то, пока мы не дошли до режиссёра. Тогда я сказал, что хочу быть режиссёром. Папа всегда относился к моей затее относительно равнодушно, а вот мама очень сильно поддерживала. Она умерла семь лет назад. Я бы очень хотел, чтобы она знала, что не зря верила в меня.

FF. Я читала, что детство ты провёл в Англии. Как это было? Ты учился в закрытой школе для мальчиков и ходил в униформе?

Да, и униформа была весьма стёбная. Поступил я туда в восемь лет. Одноклассники смотрели на меня со снисхождением, я тогда не очень хорошо говорил по-английски, и меня все называли «комми». Никто в этом возрасте толком не знал, что такое «коммунист», но подразумевали что-то плохое. Меня это дико бесило, весь класс серьезно подходил к учёбе, и я учился как можно лучше всем назло. Когда я оказался первым в рейтинге класса, я успокоился, а через какое-то время у меня появились настоящие друзья.

Мы много переезжали, я сменил девять или десять школ: некоторые из-за переездов, а из других меня просто исключали. Если учителя мне говорили что-то, с чем я был не согласен, я не молчал. Я с детства не терпел херни. Почему, когда я ни в чём не виноват, меня обвиняют? Что за фигня? Я знаю, что я прав. Я знаю, что эта система образования тупорылая. Лучше знать одну вещь хорошо, чем десять вещей поверхностно.

FF. Когда в твоей жизни появилась музыка?

До 14 лет музыка была где-то за гранью моих интересов. Я слушал то, что слушал человек рядом со мной. Потом я услышал группу Sublime, и всё изменилось.

В 14 лет, когда я вернулся в Москву, я долго не знал, что с собой делать, как реагировать на реальность. Я успел стать настоящим английским мальчиком. У меня была куча друзей-иностранцев, и они как-то попросили меня найти репетиционную базу для их группы, потому что сами они по-русски говорили очень плохо и в 14 лет ничего искать не могли. Я нашёл им какой-то убогий подвал, и они меня позвали в группу. Мы даже записали тогда какой-то альбом, но я боюсь его переслушивать.

FF. А потом ты построил студию?

Студию я построил с другом гораздо позже, года в 22. Правда, мы больше говорили об этом, чем делали. Мы взялись строить всё сами, хотя ничего не умели. Помню, что у нас был кривой дверной косяк, поэтому дверь мы вбивали ногой. Возили кирпичи на старой «Ниве», которая глохла каждые 200 метров. В общем, довольно бессмысленное занятие было, но весёлое. Первые демки Biting Elbows мы тоже записывали именно там.

Когда «Bad Motherfucker» стал набирать обороты, на нас просто сыпались шикарнейшие предложения, но от всего приходилось отказываться, потому что я начал работу над фильмом. Pixies предлагали снять им клип, а в обмен пригласить нас сыграть у них на разогреве в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, на первых концертах за кучу лет. Я думал, что они с ума сошли. Это же два бонуса в одном! Но даже им пришлось отказать. Я очень верю в то, что Hardcore опять привлечёт внимание к группе, и мы запишем альбом и поедем в тур.

FF. То есть музыка остаётся приоритетом?

Мне очень часто пишут в социальных сетях люди, которые слушают мою музыку. Они говорят мне спасибо, пишут, что наша музыка помогла им с чем-то справиться. Я каждый раз вспоминаю себя в 15 лет, что я чувствовал, когда слушал любимые группы, и как мечтал однажды тоже кого-нибудь вдохновить. В 17 я даже сделал себе татуировку со строчкой из песни Sublime — «Перед тем как я покину вас, вы все станете жертвами моих историй, рассказов и преувеличений». Сейчас она немного выцвела, растеклась и выглядит так себе, но по смыслу она до сих пор мне близка. Ещё тогда я хотел быть рассказчиком, и я им стал. Я делаю то, о чём мечтал 13 лет назад, и это кайфово. Поэтому письма от живых людей, которым нравится то, что я делаю, — самый *********** успех. Я не выдумаю, я не пытаюсь сказать, что мне плевать на деньги и на всё остальное, но возможность кому-то помочь, пускай и случайно, — это настоящее счастье. Я выполнил то, о чём я мечтал в 15 лет.

FF. А плохое не пишут? У тебя наверняка есть куча критиков. 

Если честно, у меня уже достаточно толстая кожа, я начитался комментариев, и я не первый день в интернете. Сейчас меня бесят только комментарии к Hardcore вроде «укропы убивают русских на Донбассе» или «ватники убивают украинцев». Как только начинаются разговоры о политике, я сразу стираю комментарии и баню с канала. Я начал делать этот фильм задолго до этих неприятных событий, в нём нет никакой политической подоплёки. Мы сделали развлекательный фильм, это не «кино про Русь».

FF. Когда люди говорят о Hardcore, они говорят преимущественно о том, что ты придумал новый жанр, новый способ съёмки, и редко речь заходит об актёрах или о сюжете. Ты не боишься, что за формой потеряется содержание? 

Не боюсь. Я писал сценарий, опираясь на форму, а не наоборот. Для нас важно было сделать так, чтобы зрителю было кайфово почувствовать себя в шкуре героя, чтобы его эмоционально цепляло происходящее. Насколько всё получилось — не мне судить. Я бы и сейчас переснял треть фильма, но это нормально, потому что работа над фильмами не заканчивается, их надо просто выпускать. Джона Леннона в одном интервью спросили, какие свои песни он бы хотел перезаписать, и он ответил, что перезаписал бы абсолютно каждую. Репортёр удивился и переспросил: «Что, даже „Strawberry Fields“?» «Особенно „Strawberry Fields“!» — ответил Леннон. Всегда можно сделать лучше, но сейчас я доволен результатом. В конце концов, мы первооткрыватели этого жанра. Я знаю, что кто-то посмотрит фильм и поймёт, как сделать его лучше, и через два года я пойду в кинотеатр и с удовольствием посмотрю то, что снимет этот человек. По-хорошему, мы всё равно попадём в историю кино. Может, это будет провал, но он будет в истории.

FF. Насколько фильм американский и насколько он русский?

Все коммерческие вопросы по поводу фильма и кастинга решались в США, где Тимур Бекмамбетов познакомил меня с агентом мечты — то есть агентом Квентина Тарантино. Но все эти люди были за океаном, а фильм снимали в России. Здесь проще получить разрешение на некоторые вещи, дешевле выполнить какие-то трюки, да и команда у нас в основном русская. Многие снимали большое кино второй или даже первый раз, и мы все сильно выросли как профессионалы.

FF. Наверное, вам было нелегко.

Это нормально, когда снимаешь четыре недели подряд в тёмном павильоне, в котором собралось 50 человек массовки, все в крови, горит огонь и стоит дым, а на улице холодно и двери открывать нельзя. Это давит на любого, каким бы спокойным он ни был. Были напряжённые ситуации, когда люди друг другу говорили: «Ещё хоть одно слово, и мы выйдем», но в итоге все выдыхали, извинялись, жали руки и работали дальше.

FF. Кто-то обязательно скажет, что в фильме слишком много насилия, что он вреден для детей.

Я нормально отношусь к возрастным ограничениям в кино. Во всяком случае, в США они гораздо жёстче. Но если мне скажут, что мой фильм заставил кого-то выйти на улицу и устроить резню, я отвечу, что это полная чушь. Ни фильмы, ни игры, ни музыка никогда никого не склоняли к насилию. Искусство может стать триггером для человека, у которого уже есть проблема, и подтолкнуть его может всё что угодно — фильм, игра, песня или пролетевшая мимо бабочка. Я в детстве посмотрел кучу кровавых фильмов, постоянно играл в шутеры, и ничего, в жизни не начал ни одной драки.

FF. Ты любишь стрелять?

Помню, когда я был маленький, мы были в Израиле, и я там сходил в тир. Пострелял из всего, чего только можно, и этого мне надолго хватило. Я плохо отношусь к насилию в жизни. В развлечениях мне это нравится, это кайфово и зрелищно, но совсем другое дело, когда появляется настоящая опасность. Когда мы выбирали оружие для Козловского, нам принесли десять ножей, один из них открывался нажатием кнопки. Я случайно открыл его в другую сторону, и нож пробил мне ладонь. Пошла кровь, декорацию залило, и я помню, какой у меня был шок. Я чуть не пересмотрел своё отношение к крови в фильме. Потом мне быстро всё зашили, и я пошел дальше.

Я не показываю жесть ради жести, я не стремлюсь никого шокировать. Почему я снимаю сцены насилия? Мне это интересно. Любая драма становится лучше, когда в драме есть пистолет. Ставки сразу выше.

FF. Режиссёр не должен нести ответственность за своё творчество?

У меня есть мировоззрение, которое явно фигурирует в музыке и явно фигурирует в кино. Я не религиозный человек. Я еврей, и я русский, меня не крестили, ни церковь, ни синагога меня абсолютно никогда не интересовали. Я верю в то, что есть карма, я верю, что сверху, наверное, есть что-то, о чём мы не имеем представления. Я стараюсь относиться к людям так, как бы мне хотелось, чтобы люди относились ко мне. Мне не нравится, когда люди настаивают на чём-то, пытаются навязать свои нравоучения. Я считаю, что каждый должен выбирать свой путь. Это есть в текстах, это есть в фильме. Насколько это сверхумная подача? Не знаю. Мой фильм — не притча, не Библия. С нас спрос другой. Моя задача в том, чтобы человек, который заплатит деньги за то, чтобы увидеть мой фильм, вышел из зала и подумал: «Вот это было здорово».

FF. Чего ты боишься?

Я боюсь оказаться стариком, который ничего хорошего не сделал. Я понимаю, что мне сейчас 31, и время чертовски быстро летит. У меня была задача — снять фильм до того, как мне исполнится 30. Свой 30-й день рождения я встретил на съёмочной площадке, а 31-й — в монтажке. Я хочу продолжать заниматься музыкой и снять десять фильмов за 20 лет. Я чувствую, как время идёт, но я выбираю проекты очень аккуратно. Я бесконечно долго трахаюсь с этим фильмом, но я трахаюсь с тем, что люблю. А вот снять плохой фильм и потом пытаться сделать его хоть на капельку лучше было бы настоящей трагедией. Вот такой ситуации я боюсь ещё больше. Поэтому пока я не нашёл следующего проекта, ради которого мне захочется просыпаться каждое утро, я не буду ни на что соглашаться.