Пьяные водители, борщ в борделе и паспорт из вагины: Как я работал в криминальной хронике

Мечтал ли я когда-нибудь работать в телевизоре? Точно нет. Получилось всё случайно. Мы тогда заканчивали отмечать окончание гуманитарного факультета, идти было вроде и некуда. На работу устраиваться никто не спешил, казалось, со временем этот вопрос решится сам собой. Но уже спустя месяц меня охватила лёгкая паника — торговать клетчатыми рубашками с университетским дипломом на руках не хотелось. Вакансий по городу на известном ресурсе было немного, одна из них гордо называлась «корреспондент» — трудно не откликнуться. До сих пор не понимаю, по каким причинам хедхантеры с местного телеканала решили позвать на собеседование вчерашнего студента без какого-либо опыта работы, но это случилось. Роковой замкнутый круг вдруг разомкнулся и дал мне шанс, что, кстати, является абсолютным исключением в этой сфере. Так я попал в криминальную хронику.

Я быстро влился в коллектив, научился отличать лайв от синхрона. Испытал шок, узнав, что до сих пор снимают на кассеты. Через пару месяцев более-менее освоился. Работа в криминале кому-то может показаться вредной для пищеварения, но выгодна тем, что тебя практически не касается политика и цензура. Снимаешь своих пьяных водителей, пожары, выпавших из окна людей. Через месяц-другой привыкаешь видеть трупы в самом разном их состоянии. Хорошая по городским меркам зарплата, молодой коллектив, офисные угары, пьянство по пятницам — всё как у людей.

Одноклассник подруги оказывается серийным педофилом, твой знакомый отправляется в Мордовию за торговлю бодяженным порошком, друга коллеги отчим шинкует канцелярским ножом
в несколько спортивных сумок и вывозит в мартовский лес.

Недостатки проявляются не сразу, зло таится в профессиональных рефлексиях. Например, написав сотню текстов о ДТП, на 101-м понимаешь, что они все как под копирку, никакого тебе журналистского полёта мысли. С другой стороны, а чего ты ожидал, пойдя работать в криминальную хронику? Но прорывы по части самореализации случаются и тут. Едёшь снимать гранату, а на месте разрывается атомная бомба: обычная дорожная разборка оборачивается несогласованным митингом и сотней задержанных, банка энергетика в придорожном шалмане становится ценой чьих-то глаза и карьеры, а новогодняя хипстерская вечеринка заканчивается разборкой с соседями-дагестанцами.

Сложнее, но интереснее тем, кто обладает дурной привычкой задуматься над вечным. Тут уж любой криминалист может хоть роман писать, хоть кино снимать, насмотревшись всякого: вот кто-то выжил после лобового столкновения с фурой, а кто-то умудрился свернуть шею при ударе на скорости 40 км/ч. Другой интересный эффект — когда всё это внешнее буйство происшествий (а оно, как ни крути, даже для журналиста внешнее) вдруг прорывается в твою внутреннюю жизнь: одноклассник подруги оказывается серийным педофилом, твой знакомый отправляется в Мордовию за торговлю бодяженным порошком, друга коллеги отчим шинкует канцелярским ножом в несколько спортивных сумок и вывозит в мартовский лес.

То, что для остальных остаётся угарным видео на YouTube, для криминальщика всегда повод погуглить автора и нагрянуть к нему для съёмок продолжения истории. Один популярный холдинг, правда, вконец избаловал потенциальных героев. Всё чаще звучит вопрос «А сколько мы за это получим?». Надо сказать, я за всё время работы платил лишь один раз, и то редакция мне всё возместила. 500 рублей достались милой купчинской барышне за съёмку голой душевнобольной, которая бегала с визгами по окраине Петербурга. Она кричала что-то про тысячу, хлебушек и в довершение достала свой паспорт из вагины, как художница Оксана Шаныгина.

Кроме криминала иногда перепадали и новостные съёмки. В своё время я успел задать пару вопросов Эмиру Кустурице, Джеки Чану, опоздать на эксклюзивное интервью с министром здравоохранения и нарваться на грубость одной из легенд советского кино. Но «паркет» — вещь довольно однообразная. Есть и совсем неприятный, но денежный формат, который нам раньше часто заказывал известный федеральный канал — отыскать какого-нибудь спившегося советского артиста или спортсмена, съездить к нему, выведать историю подлости и унижений и рассказать её дорогим зрителям. Даже сюжет о бытовом убийстве не так тяжело снимать, честно скажу.

Навсегда запомню одну историю на грани с «Секретными материалами», хоть у костра рассказывай: где-то в глухой области органы опеки обнаружили немую женщину с ребёнком. Никто из местных жителей не смог объяснить, откуда она появилась. Мы долго плутали лесными тропами в поисках нужной деревни и наткнулись на странный объект, похожий на воинскую часть. В машине тут же перестало работать радио, у всей съёмочной группы пропала мобильная связь. На карте никаких обозначений не было — в этом месте должен был быть лес. Мы не стали дожидаться военных патрулей и поехали дальше, но ощущение причастности к чему-то жутко секретному не покидало до конца поездки. Мать с ребёнком жила в полуразрушенном доме посреди поля. Среди соседей нашлась вменяемая пенсионерка, она развеяла все паранормальные версии. Девушку привёз какой-то таджик, та от него забеременела, он её бросил и сам куда-то уехал. Обычная история для России.

Украина лишь разок меня зацепила. Одна из новостных программ, что так любит обличать рептилоидов, отправила снимать, как добровольцы собирают гуманитарку для Донбасса. На месте выяснилось, что координирует мероприятие молодой человек с моего родного факультета — администратор одной из групп во «ВКонтакте», наподобие «Антимайдана». Судя по виду, первокурсник, парень глубоко идейный, но с критическим восприятием реальности у него были явные нелады. По ехидным улыбкам его старших компаньонов было заметно, что даже они воспринимают его патриотический пыл не слишком серьёзно. Через несколько месяцев я случайно встретил этого парня на одной либеральной тусовке. Ничего удивительного, ведь в его годы взгляды часто переменяются, словно хамелеоны. Активисты на камеру выгрузили из «газели» бинты, сухпайки, противогазы. Никакого оружия. Были там и странные парни, действительно самые настоящие граждане Украины. Даже паспорта показали. Один из них по секрету шепнул мне в лифте, что главный груз уже отправился и следует тайными тропами донбасских посадок. Ну а кто бы сомневался.

Напоследок стражи порядка достали из холодильника контейнер
с борщом и смачно уделали им стены кубриков для соития. Всех проституток отпустили в тот же день, каждой из них выписали административный штраф в две с половиной тысячи рублей.

В разгар украинской кампании я ушёл работать на другой канал, рангом повыше, федеральный. Там вся моя деятельность окончательно очертилась криминальными кругами, больше не было никаких сторонних подработок. Пока коллеги из новостной редакции костерили хунту, карателей и Порошенко с Обамой, я отправлялся в очередной рейд по борделям. Один из них особенно отложился в памяти. Тогда сотрудники силового ведомства умудрились пострелять в проституток из пугача, затем одну из них — приезжую из Ганы — они поставили на стул и по приколу заставили смотреть наш канал. В финале ребята превзошли сами себя — последний бордель был разгромлен просто в хлам. Это была сауна в полуподвальном помещении. Пока я записывал красных, как Ленин, школьников, которые решили отметить окончание учебы потерей девственности, стальные парни в штатском топили это гнездо безвкусного разврата. В буквальном смысле — они выломали смесители и включили воду, она быстро заполняла помещения, мы с оператором решили, что пора сваливать. Напоследок стражи порядка достали из холодильника контейнер с борщом и смачно уделали им стены кубриков для соития. Всех проституток отпустили в тот же день, каждой из них выписали административный штраф в две с половиной тысячи рублей. А бордель закрылся на ремонт.

Кстати, меня после той истории на рейды больше не звали. Стражам закона не понравилось, что я отпустил шутку про назначение полицейской формы, которая висела в гардеробе хозяйки одного из салонов. В этом, на мой взгляд, проявляется одна из главных проблем тележурналистики. Тележурналистика сегодня, а по большому счёту и вчера — посредственное пиар-агентство с монополией на эфир. Не зря Леонтьева взяли главным пиарщиком «Роснефти» — очень показательный ход. Силовики точно знают, что ничего из того, что я описал выше, в эфир не пустят. Если такая протечка вдруг случается, большие люди звонят немедленно и не очень вежливо с провинившимися разговаривают. Особенного эксклюзива такая лояльность не подразумевает, только грамоты за сотрудничество и «правильное» освещение. И, конечно же, приглашение на очередной рейд.

В новостях принципы взаимодействия немного отличаются. Поговаривали, что в штате есть человек навроде политрука, который задаёт общий политический тон выпуска. Это заметно, особенно когда после сюжета об очередных оскандалившихся геях из Европы идёт материал об отце-одиночке из России, воспитывающем восьмерых детей. И всё с выверенными до миллиметра в интонациях подводками. Казалось бы, слишком топорно и очевидно, но по целевой аудитории бьёт наповал. Понижение уровня подачи может идти до нуля и даже в минус, это показали последние разоблачения информационных фейков (распятый мальчик, накачанный наркотиками Нацгвардии ребёнок, «Боинг», сбитый истребителем). Тут я даже не уверен, что первично — злой умысел ретивого корреспондента или низкий уровень его профессионализма.

Двойные стандарты — ещё один конёк федеральных новостей. Но совсем недавно он бумерангом ударил по криминальным программам. Поговаривают, что всё началось с распоряжения из Администрации президента. Мол, в погоне за рейтингами криминал часто перегибает палку и надо бы его реформировать. Меньше спайса и насилия, больше сплочённости и духовности. В итоге без работы остался я и ещё несколько десятков моих коллег. Те же, кто под сокращение не попал, будут теперь заниматься «социально ориентированными» сюжетами. Например, гневно обличать свадьбу двух «невест», которая недавно состоялась в Петербурге. Надеюсь, россияне оценят заботу правительства и заметят положительные изменения, которые наступят благодаря уходу из телепространства эпохи «криминальной России».

Забавно, но спустя почти три года я оказался практически в той же ситуации, что и после окончания университета. С одной стороны, понимаю, что ни одна другая работа не будет приносить столько драйва и интересных историй, с другой — расти и развиваться там было решительно невозможно. Как говорил Остап Бендер: «Графа Монте-Кристо из меня не вышло. Придётся переквалифицироваться в управдомы».