Альбом Кендрика Ламара «good kid, m.A.A.d city» вышел в 2012 году, и для понимания значения этой записи нужно вспомнить контекст: из десяти главных рэп-хитов того года два записал Flo Rida, на двух других пела Ники Минаж, а возглавлял этот безобразный хит-парад певец Псай со своим «Gangnam Style». Казалось, рэп катится в бездну, и никаких поэтических новинок, кроме очередной песни о бриллиантах, мерседесах и перестрелках никто не ждал.

Ламар выбрал принципиально другой путь: он не побоялся петь о том, как его избили и обворовали, не постеснялся сказать, что и рэперы могут перебрать с алкоголем до тошноты или потерять голову в случайных связях и подцепить венерическое заболевание. Но главное — он не стесняется того, что ему не чужда рефлексия, сомнения и борьба с внутренними демонами. Вместо романтизации жизни опасных кварталов он осмелился говорить о её обратной стороне и, вероятно, многим открыл глаза на то, что жизнь «парня с района» — это не совсем то, что показали в фильме «Не грози Южному централу, попивая сок у себя в квартале».

Рэпер обещал выпустить свой второй долгожданный альбом до конца этого года, в честь чего мы решили собрать его рассказы и мысли о жизни в чёрном квартале Комптона, уличном насилии и том, почему гангстерские разборки — это не так круто, как кажется.

 

Особое мнение: Кендрик Ламар об уличном насилии и гангстерских разборках. Изображение № 1.

 

   

Кендрик Ламар

рэп-исполнитель

   

В

десятом классе я провалил физкультуру. Я отлично играл в баскетбол, у меня не было проблем со спортом; я просто не хотел переодеваться в спортивную форму. Мне пришлось отрабатывать упущенное в летней школе. Я должен был ходить на занятия всё лето. Это было в то время, когда вражда между моим районом и соседним была особенно напряжённой и сильной. Мы ненавидели ходить в летнюю школу. Мы знали, что нам нужно будет возвращаться домой вечером, а война всегда вспыхивала летними вечерами. Именно в это время гангстеры стреляют из машин. 

Я много думаю об уличном насилии и хип-хоп-культуре. Я понимаю артистов, которые хотят рассказать о своём происхождении, о своём опыте, о повседневной жизни в их родном городе. Но об этом насилии и столкновениях уличных группировок говорят так часто, что истории теряют связь с реальностью, перестают быть историями о настоящих людях и их страданиях. И я осуждаю артистов, которые педалируют эту тему только для того, чтобы продать побольше альбомов.

Я не понаслышке знаю, что такое уличное насилие. У моей мамы 14 братьев и сестёр, у папы — десять. Они познакомились в Чикаго и переехали в Комптон в 1984 году. Со временем они перетянули туда всех моих дядей, тёть, двоюродных братьев и сестёр. В начале 1990-х мы все жили в единственных двух чёрных кварталах в Комптоне. Наша семья была районом. Так что в детстве я видел всё — вечеринки, алкоголь, наркотики, насилие. Но меня это не задевало, я же не знал, что это не часть жизни, что бывает по-другому. При этом мы праздновали мой день рождения и Рождество, у нас были семейные праздники, у меня было настоящее детство. Поэтому я мог о чём-то мечтать. Это и отличало меня от моих друзей — я не зацикливался на окружающей реальности. Я всегда мечтал сделать что-то другое, найти свой путь, уехать куда-нибудь. 

   

 

Когда думаешь о Комптоне, даже сегодня, в голову приходит один негатив. Поэтому цель моего первого альбома была в том, чтобы создать что-то новое, оригинальное, а не очередной альбом о крутых гангстерских разборках.

   

 

Люди привыкли к тому, что музыка оправдывает уличную культуру, хотя правильнее будет сказать «превозносит». Никто не вам не рассказывает, почему эти пацаны ведут себя так, почему они так живут. Весь мир малюет их как преступников, а ведь в глубине души они хорошие ребята. У них добрые сердца. Но когда они родились — в 1980-х — некому было их направить, у них не было примеров для подражания. Отцы в тюрьмах, мамы на наркотиках. Я вырос в полной семье и понимал, что мне очень повезло. У меня было больше надежд и понимания того, что происходит, чем у моих пацанов. Моя семья дала мне уверенность в себе. 

Это пришло со временем, после многих потерь. Я терял друзей, терял психическую устойчивость, терял контроль над собой. Невозможно рационально думать, когда ты думаешь, что ты не сможешь ничего достичь, а со мной это происходило часто, когда я был подростком. В 17, 18, 19 лет мало кто заботится о том, что происходит вокруг и что чувствуют окружающие.

Источники: Interview, Guardian, Exclaim, YouTube