«Каждую минуту вас снимают с десяти разных углов»: Интервью с фотографом и режиссёром Шерил Данн

В рамках выставки Faces & Laces в Москве прошёл закрытый премьерный показ документального фильма об уличных фотографах Нью-Йорка Everybody Street. Режиссёр ленты — фотограф Шерил Данн, известная своими снимками граффити-художников, боксёров, байкерских банд и других представителей субкультурных сообществ, относительно закрытых для женщин в 1990-х.

Я созвонилась с Шерил сразу после московской премьеры и расспросила её об этике в уличной фотографии и том, каково быть девушкой, которая снимает суровых мужчин.

Я всегда нервничаю, когда меня фотографируют незнакомцы, хотя понимаю, что реальной причины переживать нет. Как вы считаете, насколько этично публиковать фотографии незнакомых людей?

Да, мне тоже не очень нравится, когда меня фотографируют без спроса. Но я делаю это сама, поэтому с пониманием отношусь к другим фотографам. Конечно, в этом деле есть много этических вопросов. То, как люди реагируют на объектив, зависит от их открытости, от атмосферы города и от законов, которые действуют в стране или в штате.

Было очень известное дело, которое дошло до Верховного суда штата Нью-Йорк. В 1999 году фотограф Филип-Лорка Ди Корсия установил свою камеру на подставку, повесил стробоскопы на строительные леса на Таймс-сквер и фотографировал прохожих, которые попадали под их свет. Проект длился два года и завершился выставкой его работ «Головы». Одним из героев снимков стал пожилой мужчина, ортодоксальный еврей. Согласно его религии, его образ не должен быть запечатлён на фотографиях, и он подал на Ди Корсию в суд. Тяжбы длились почти семь лет, и в конце концов Верховный суд разрешил дело в пользу фотографа, ссылаясь на его право творческого самовыражения. Одним из аргументов было и то, что улица — публичное пространство, и право на защиту частной жизни здесь не действует. Так что на улицах Нью-Йорка можно фотографировать кого угодно совершенно законно, как и публиковать эти снимки без специального разрешения.

А если вы считаете, что в современном мире ваше право на частную жизнь нарушают уличные фотографы, оглянитесь — у каждого здания, на каждом столбе и в каждом магазине висят камеры видеонаблюдения. Каждую минуту вас снимают с десяти разных углов.

Даже когда вы снимаете людей с их разрешения, они выглядят очень естественно, как будто совсем не замечают камеру. Как вам это удаётся? 

Когда тебя поражает то, что ты видишь, когда падает идеальный свет и человек стоит в позе, которая тебя завораживает, спрашивая «Можно вас сфотографировать?», ты неотвратимо разрушаешь момент. Человек обратит на тебя внимание, его выражение лица изменится, и всё пропадёт. Я стараюсь избегать этого. Но если меня замечают и возмущаются, я говорю что-то вроде «У тебя классная майка!», завожу разговор и беседую с человеком, пока он не забудет, что на него направлен объектив, и снова станет собой. Тогда я и получаю ту фотографию, которую задумывала.

Как насчёт граффити-художников, которых вы снимали в 1990-х? Они ведь были вашими друзьями? Вы считали себя участником событий или наблюдателем?

Я документировала, и я считаю, что это полноценное участие в происходящем. Мне нравится считать, что я документалист, ведь это всё-таки особенная профессия — нужно присутствовать при событиях, но не влиять на их ход. Стать незаметной — это верный способ получить отличный результат, если ты работаешь в жанре документалистики. Невидимость не ущемляет мою самооценку, потому что пока остальные меня не замечают, я понимаю, насколько важен мой вклад в то, что происходит.

Уличные художники, которых я снимала, были моими друзьями. Мы вместе катались на скейтах в Сан-Франциско, ходили на тусовки, я фотографировала их работы и рабочий процесс, мы снимали фильм об их творчестве в подземке, мои работы участвовали в их выставках. В то время я делала много фэшн-съёмок для журналов и постоянно рассказывала редакторам о своих друзьях-райтерах, предлагала изданиям написать о них. Я сочетала то, что мне нужно было, чтобы выжить, с тем, что я действительно любила делать.

А как вам удалось попасть в компанию боксёров и фотографировать их? 

Я была знакома с парнем, который работал менеджером Рэя Мерсера, чемпиона США в тяжёлом весе. Благодаря ему я могла ходить в зал, где они тренировались. В то время попасть на матч можно было, только купив очень дорогие билеты, а для меня этот мир был открыт совершенно бесплатно, и я не могла не воспользоваться этим. Это был мой первый документальный проект. В индустрии фотографии очень сильная конкуренция, поэтому если ты знаешь способ пройти в дверь, которая для всех закрыта — ты просто обязан это сделать. И я это сделала.

Мне удалось так близко подобраться к боксёрам потому, что я женщина. Они не могли показывать слабость, но раскрывались передо мной, ведь женщин в том мире не воспринимали всерьёз. Они не воспринимали меня как личность. Я и моя камера не казались им угрожающими: подумаешь, какая-то тёлка что-то снимает. В определённой степени я пользовалась этим.

Я приходила в журналы и показывала им свои фотографии боксёров, но им было всё равно. Прошло 15 лет, и теперь они считают, что это прекрасные работы... За годы документальный материал приобретает значимость.

Отношение к женщинам с тех пор изменилось?

Конечно, и оно продолжает меняться каждый день. Мы всё ближе к равноправию. К тому же меняюсь и я сама, меняются люди, с которыми я работаю. Когда мне было под 30 и я снимала боксеров, ко мне было одно отношение, теперь я на 20 лет старше и снимаю фильмы об уличных фотографах, разговаривают со мной по-другому.

Я только что была на премьере вашего фильма, все места были заняты ребятами от 20 до 30 лет. Те, кому не хватило места, смотрели фильм стоя. Как тебе удалось заинтересовать такую молодую публику в документальном фильме, героям которого от 40 до 90 лет?

Я очень переживала по этому поводу. Там правда была молодая публика? А тебе было интересно смотреть? Я очень старалась сделать его интересным для всех, потому что уличная фотография — для всех; кто угодно может взять камеру и пойти снимать прохожих, это желание и возможность не зависит от возраста или национальности. Некоторым героям фильма действительно далеко за 30 — Ребекке Лепкофф сейчас 99, кажется. И она потрясающая, она настоящий панк, в ней был дух панка ещё в 1930-е годы, и я хотела это показать.

Я не хотела, чтобы её фотографии сопровождались заунывной музыкой, как это обычно делают в документальных фильмах с пожилыми людьми. Я старалась показать её суть, её убеждения и смелость, а не концентрироваться на возрасте. Недавно она мне сказала, что к ней как-то подошли 20-летние девочки, попросили у неё автограф и сказали, что узнали о её работе из моего фильма Everybody Street. Она была счастлива, а я — тем более.

Над чем вы работаете сейчас?

Сразу над двумя фильмами, об одном из которых я, к сожалению, пока не могу рассказать. А вот о втором расскажу с удовольствием: я работаю над ним уже восемь лет, он о художниках, которые занимаются в творческом центре для людей с ограниченными возможностями в Калифорнии. Фильм выйдет под брендом Фаррелла Уильямса I Am Other, и в нём будут мои фотографии, короткие видео и работы артистов, которых объединяет этот центр. Этот фильм помог мне понять, насколько сильно люди испытывают необходимость творить.

Потом я хочу сделать паузу и какое-то время не снимать документальных фильмов. Но знаешь, когда твоя подруга рожает первого ребёнка, она говорит: «Я больше никогда не буду рожать, это слишком больно!» А через полгода она говорит, что думает о втором ребёнке. Потому что боль забывается, и остаётся только хорошее. Так и с болью создания документального кино.