«Каждый сам выбирает своё оружие»: Интервью с девушками из московских рок-групп

В силу разных причин некоторые международные музыкальные явления обошли Россию стороной, например движение riot grrrl. В 2014 году говорить об Олимпии 1990-х, казалось бы, глупо, но интересно: откуда в русском панке и хардкоре девушки и как произошла эмансипация женщин без лидеров и без общественного движения? Мы поговорили с вокалистками, басистками, гитаристками, барабанщицами и клавишницами из наших любимых московских групп и узнали, почему они выбрали музыку и как музыка выбрала их.

Наташа (бас): У меня папа музыкант. Он всегда брал меня на гастроли, в студию, мне это очень нравилось. Как-то в детстве он мне сказал: «Не трогай гитару! Лопнет струна — я отрежу тебе руку». Я ещё очень долго боялась брать её в руки.

Когда мне было лет 14, я очень увлекалась группой Red Hot Chili Peppers, слушала Аврил Лавинь, Ramones, Sex Pistols, New Weapon, Blondie... Предложила девочке, с которой мы катались на скейте, создать группу. Решили играть что-то вроде Ramones, потому что это легко и, в принципе, в России тогда никто этого не делал. Папа пытался нанять мне преподавателя, но я хотелась научиться сама, на своих ошибках... Коряво поставить руку, играть на бас-гитаре, поднимая её подмышки. Все всегда смеялись, но пошли они в жопу.

Папа вообще хотел, чтобы я была психологом, он меня отправил учиться на психологический факультет, не помню, как назывался институт. Я проучилась полгода, даже меньше, и переехала в Питер. У меня были проблемы в семье, я не могла общаться с родителями — 17 лет, они меня не понимают... Очень долго жила по впискам.

В Lazy Bitches я играла где-то до 2009 года, мы выпустили два альбома. Тексты писала я. Про папу, про то, как я уходила из дома, про то, что моя жизнь катится в ад, про то, что я никак не могу закончить употреблять наркотики. Мне нужно было куда-то деть свою энергию и злость. Без концертов, репетиций, музыки я просто схожу с ума. Если бы не музыка, я бы давно в канаве валялась. Первые большие деньги я заработала, когда А-One дали нам определённую сумму на альбом. Мы их поделили, и я ходила и думала: что мне делать с этими деньгами? Мне же ничего не нужно, у меня и так все есть: гитара, жильё.

У меня очень много знакомых девчонок, которые хотят играть в группах, но что-то их сбивает с толку. Они думают, что ничего не добьются.

У меня было правило — никогда не петь на русском. Как мне кажется, рок-н-ролл и панк-рок не особо ложатся на многие грубые языки, как русский, немецкий — мне он режет слух. Из-за этого мы и распались. Дима говорил, что нужно петь по-русски и попасть на «Русское радио», а я отвечала: «Идите в жопу, я не буду петь на русском языке».

На следующий день я пошла на день рождения к Грише из The Cavestompers!, с которыми я очень долго дружила, и тут оказалось, что от них ушёл басист. Я была пьяная и попросилась к ним в группу, сказала, что без музыки вообще не могу. На следующий день он мне позвонил. Он с похмельем, я с похмельем. Говорит: «Через неделю мы едем выступать в Воронеж, учи песни, репетиция послезавтра».

У меня очень много знакомых девчонок, которые хотят играть в группах, но что-то их сбивает с толку. Они думают, что ничего не добьются. У нас нет студий, где работают девушки, я никогда не видела женщину-звукорежиссёра.

Если я доживу до старости, буду продвигать молодые группы. Я знаю, как это трудно, когда ты круто играешь и у тебя очень много идей в голове, а тебя все вокруг засирают. Самое главное — всё делать честно, от души, от всего сердца, вкладывать всю веру в то, что ты делаешь. Я буду искать такие группы, буду ходить на концерты. Возможно, я и буду той самой первой девушкой, которая будет записывать группы. Ты на фиг, по большому счёту, никому не нужен, потому что в России музыка на втором плане. Первый план — это работа, наверное, и это отстойно. В России мало кто слушает музыку, и это полное дерьмо.

Людмила (вокал): Когда я переехала в Москву, получилась очень странная вещь: человек, с которым я никогда не виделась в Перми, порекомендовал меня ребятам, которые играли в Hellspin. Я приехала в Москву 29 марта и уже 30 марта пошла на репетицию Hellspin, не зная толком, как метро пользоваться. По очень странному стечению обстоятельств, музыка, которую играли ребята, меня всегда интересовала.

Я окончила театральный институт. Специальность — режиссёр театра. Какое-то время я преподавала актёрское мастерство и сценическую речь. Я понимаю, зачем я выхожу на сцену, что я делаю, это помогает мне справиться со многими проблемами. Нас всему этому учили – как справиться с волнением, как сделать так, чтобы ты управлял публикой, а не публика управляла тобой. Во всём есть своя механика, технические штуки, секреты. Но я понимаю, что, когда ты поёшь, многие театральные законы не работают. Когда ты начинаешь думать и нагружать каким-то лишним смыслом исполнение, получается только хуже. Я никогда не училась петь и никогда не думала, что я хорошо пою. Внутренне я ощущала себя словно на чужом месте, как будто не своим делом занимаюсь. В Москве я в первый раз попала в такую обстановку, когда окружающие поощряют меня, хвалят мой голос. Раньше мои мужчины не приветствовали это занятие, говорили: «Ой, да успокойся, тебя всё равно никогда в группу не возьмут». Я их, конечно, могу понять, мало какому мужчине приятно, когда его женщина разгорячённая в одних трусах прыгает. Но я всё-таки считаю, что любимый человек должен поддерживать тебя во всём.

Не могу сказать, что у меня есть образ, потому что я ничего не придумывала, всё подсознательно родилось. Даже если я не планирую, например, раздеться на сцене, я не исключаю возможности того, что я всё равно разденусь, или разуюсь, или вообще разорву часть своей одежды. Возможно, моё поведение в какой-то степени стало визитной карточкой Hellspin. Но в группе мы думаем только о звучании — нам хотелось бы, чтобы нашей визитной карточной стала наша музыка.

От чего люди получают удовольствие — никто не знает: от моего голоса, или от наших риффов, или от моих трусов — мне вообще без разницы.

Искусство для меня лишено цели, самое важное – это процесс, в том числе и сценический процесс. Мы же не профессионалы, мы этим занимаемся ради удовольствия. Здорово, что есть другие люди, которые тоже получают от этого удовольствие. От чего они получают удовольствие — никто не знает: от моего ли голоса, или от наших риффов, или от моих трусов — мне вообще без разницы. Если хоть одному человеку на душе станет лучше от того, что мы делаем — мы будем считать это успехом.

Возможно, кто-то скажет: «на тебя приятнее смотреть, чем слушать». Для этого шоу и придумали. Но я считаю, что у всех равные шансы. Ты — мужик, почему бы тебе не раздеться? В зале столько же женщин, сколько мужчин. Женщинам тоже будет приятно посмотреть на объятого музыкой молодого горячего мужчину. Это справедливо. Это такое оружие, которое никому не запрещено использовать.

Слава богу, мужчины, с которыми я общаюсь — их довольно много — прекрасно воспитанные, и для меня, для дамы, решить некоторые вопросы иногда проще, чем для мужчины. Все идут навстречу женщине: мне перезвонят раньше или раньше ответят, мне проще назначить встречу  или о чем-то договориться – такие моменты. Внутри же группы отношения сложнее, потому что напротив меня есть два мальчика, которым проще понять друг друга, нежели меня. Иногда они даже не замечают, что приняли между собой какое-то решение, а меня об этом известить забыли. Я на них сержусь, но потом думаю: «ладно, они же оба мужчины, они просто иначе мыслят». А вообще, окружающие меня люди чаще даже презирают сексизм.

У всего есть свой возраст и своя энергия. Я по себе сужу: есть моменты, когда хочется сидеть дома и смотреть фильмы в бесконечных количествах, а есть моменты, когда реально хочется раздеться и что-нибудь раз***ать. Тогда музыка очень помогает, потому что обычно некуда сублимировать эту энергию. Особенно, если ты работаешь на работе, которая тебе не подходит. Я не хожу на демонстрации, не участвую в экстремистской деятельности – это не мой путь. Считаю, что мы должны менять мир к лучшему только своим талантом. Но каждый должен выбрать это своё оружие, и каждый в душе должен быть честен с самим собой. Сцена — это единственное место, где я могу воздействовать на людей, нести красоту и радость. Пусть она и вот такая дикая и животная, моя музыка, но я все равно думаю, что я хорошее что-то несу, потому что люди, которым я пою на гиге, с хорошим настроением уходят. Сейчас у меня такой период в жизни, а потом если созидательное что-то такое в голову придет, может, растения сажать буду.

Маша (барабаны): Я раньше играла в мальчиковой группе. Группа та стлела уже, наверное. «Куку Руку» называлась, как вафельки. Там были истеричные, требовательные люди, а я тогда только училась играть. С девочками мне комфортнее. Не сказала бы, что мужчины к женщинам снисходительнее относятся. Скорее, дразнят. Но если вваливать так, будто у тебя яйца больше, чем у мужиков, никто тебе ничего не скажет. Лично меня никто не ущемляет, но если какой-то хрен мне скажет, чтоб я рот не открывала и шла на кухню, я восстану. И не как ущемлённая женщина, а как человек, которого какое-то быдло пытается учить жизни.

Тамара больше всех интересуется женскими группами, у неё пунктик такой, кажется. Если мы репетируем, и она видит, что в другой комнате репетирует девушка, она сразу бежит к двери подслушивать.

ТАМАРА (ГИТАРА): Когда-то давно, ещё в конце 1990-х я натолкнулась на статью о женских группах, автор рассуждал о том, почему девушки становятся музыкантами. Она говорила, что между мужчинами и женщинами музыкантами есть большая мотивационная разница: парни часто начинают играть в группах, чтобы привлечь девчонок, девчонка же так никогда не поступит. Когда я вспоминаю и анализирую, почему я начала играть, могу с уверенностью сказать: чтобы познакомиться с моим любимым музыкантом. Это лишь одна из причин, но довольно веская. Почему-то тогда, в школьное время, я поняла, что познакомиться с музыкантом можно либо будучи его группи, либо став музыкантом. Я выбрала второе.

Я никогда не играла в полностью мужской команде, но вот в смешанном составе мы играем в группе Diet Pill. Мы друзья и нам очень хорошо вместе — никаких неудобств нет. Хотя… может быть, стоит спросить ещё и ребят.

Жанна (бас, вокал): Мы все дружим, поэтому играть предлагаем в первую очередь друзьям, вне зависимости от пола. Есть дурацкие стереотипы, а есть реальность: многие женские группы выезжают на игре, а не на внешности. Бывает, приходишь на концерт неизвестной девочки и слышишь, как парни рассуждают: «Ну, красивая тёлка», — и даже не слушают, как она там поёт. Красивым девочкам прощают ошибки. Но потом ты выпускаешь запись, и тогда все понимают, чего ты стоишь. Так что эти поблажки работают до какого-то момента, а дальше всё по мужским меркам.

Не могу сказать, что мы пользуемся своей внешностью. Один раз выступали в купальниках — была адская жара, где-то 40 градусов, парни там в плавках ходили, а нам что, нельзя? В моей системе нет градации на женские и мужские группы. Есть хорошая и плохая музыка, есть градация по стилям. Классно, конечно, когда есть какое-то женское единство, но мои музыкальные предпочтения не на этом держатся.

Я маме как-то поставила наши записи. Она придурела немного, конечно, но сказала: «Всё отлично, но зачем Жанна так орёт?» Я говорю: «Это нервы, мама». Наши песни о нервах.

Маша: В музыке, как и в рисунке: вдохновилась Врубелем, но нарисовала всё равно что-то своё. Так что вопрос о том, кто наши любимые музыканты, не такой уж и важный. Я маме как-то поставила наши записи. Она придурела немного, конечно, но сказала: «Всё отлично, но зачем Жанна так орёт?» Я говорю: «Это нервы, мама». Наши песни о нервах.

У нас есть песня с ироничным текстом «место женщины на кухне», но это нас просто что-то взбесило, и захотелось написать такой текст. Это не наша главная тема.

Жанна: Есть страны, в которых общество в принципе эмансипированно, женщины равны мужчинам во всех областях. Логично, что это отражается и на музыке. Очень многое зависит от самих женщин. В какой-то момент они просто перестали равняться на то, что им впаривает бьюти-индустрия, а у нас женщины до сих пор проходят через черт знает что, чтобы выглядеть «как надо». Ковыляют на шпильках каждый день, даже зимой, в гололёд. Некоторые, может, даже не задумывались, нравится им это или нет, но так надо.

Женщины должны делать то, что они хотят делать — носить шпильки, посвящать себя семье, но лишь бы они знали, что у них был другой путь, никто им не запрещал работать или заниматься творчеством. Не обязательно следовать одному сценарию. В России сложился очень странный исторический фон — с одной стороны, женщина была таким же товарищем, как и мужчина, работала наравне, но с другой — она приходила домой и готовила ужин, убирала квартиру и занималась с детьми.

Маша:  Я вкалываю с утра до вечера в тату-салоне, делаю татуировки, потом хожу на занятия по рисунку, прокачиваюсь. Из-за этого мой корабль надежды стать рок-героем разбился о камни. Музыка в России не очень важна, она не вызывает никакого отклика у людей, на записях и на концертах не заработаешь. Как бы я ни любила музыку, всё равно приходится превращать её в хобби, чтобы банально на инструменты заработать. Ты собираешь деньги, нервничаешь, репетируешь, записываешь песню, кидаешь её «во ВКонтакте» и получаешь гребаных пять лайков. Но если я долго не занимаюсь музыкой, у меня начинается депрессия. Так что мы это делаем не ради лайков.

Жанна: Я работаю в рекламе, но у меня есть какой-то барьер: не могу рекламировать или продвигать нашу группу. Свои профессиональные знания и контакты в этом плане никак использую. Мне не хочется активного пиара, не хочу ничего никому толкать.

Маша: А в остальном Жанна очень бойкая. Когда мне нужно в какой-то ситуации понять, как мне поступить по доброй схеме, я равняюсь на Тамару. А когда нужно кого-то отшить — на Жанну. У меня есть культ Жанны и Тамары, наверное. Они мне как сестрички.

Карина (бас): Люся — моя родная сестра, но мы очень долго играли в разных группах. Не знаю, почему мы были так близоруки, но играть вместе нам долго в голову не приходило. Как-то совершенно случайно мы решили поиграть дома, и у нас появился первый трек. Не было цели создать женскую группу, мы акцентировали внимание на музыке, а Дина нам просто идеально подошла. Музыкант — это бесполое существо. Мне кажется, играть на том, что мы девочки, было бы проявлением слабости. У нас чётко структурированные песни, мы их долго пишем. В последнее время стремимся использовать разные стили, ударились в индастриал. Любим играть на контрастах: выходить на сцену в розовых комбинезонах или длинных юбках и жёстко *******. Когда появляются новые женские группы, всегда хочется их поддержать. Хочется, чтобы было какое-то комьюнити, чтобы мы были связаны. В США с этим всё хорошо, все дружат, играют вместе, делают совместные проекты. У нас это, к сожалению, бывает только в мужских командах.

Люся (клавиши): Мне кажется, когда я родилась, мой первый крик был о том, что с музыкой у меня будет связано вообще всё. В третьем классе на уроке русского языка развлекала себя тем, что имитировала игру на пианино, только на коленках. Тогда меня отдали в музыкалку, а Карину следом за мной. Моя первая группа была из серии «мне 17 лет, и я хочу играть рок», очень дурацкая. Мы всё-таки жили в Омске и были очень далеки от модных тенденций, поэтому вроде как придумывали что-то новое. Переписывали друг у друга музыку, сначала на кассетах — с одной стороны Exploited, с другой Sex Pistols. Потом менялись дисками, и только в 2007 году у нас появился интернет. Одной из целей переезда в Москву была как раз реализация в плане музыки. Я училась на дизайнера костюмов, шмотки шила, были коллекции даже. Приехала в Москву с красным дипломом, но быстро поняла, что он никому здесь не нужен. Устроилась работать продавцом, потом стала витринистом. Всё бы хорошо, но декорации были тяжёлые, приходилось таскать самой. Зато научилась шуроповёртом пользоваться. От безысходности начала заниматься видеомонтажом. Подруга меня научила основам, я проработала на «Стрелке» месяца четыре, а когда сезон закончился, перешла в «Движение за права человека». Раньше я была аполитична, но когда влилась в это пространство, всё изменилось.

Я постоянно просилась в группы к друзьям, но никто меня не брал. От безысходности начали с Кариной вместе играть, и с первого раза получилась песня.

Дина (барабаны): Мы не хотим заниматься рефлексией, рассуждать, женская группа мы или нет. Не хотим, чтобы эти стереотипы накладывались на нашу музыку, не хотим загромождать её какими-то надуманными смыслами. Но мне кажется очень странным, что многие девушки так открещиваются от слова «феминизм». Говорят его с такой интонацией, будто это какие-то калеки или маргиналы. Непонятно, почему в головах всё ещё существует образ феминистки в виде страшной женщины с небритыми подмышками.