Интервью с Максимом Буши, легендарным татуировщиком и создателем журнала Sang Bleu

В конце апреля в Москву в студию Faux Pas приедет Максим Буши — татуировщик, художник и дизайнер, основатель журнала Sang Bleu и компании SwissTypefaces, ответственной за логотипы Rick Owens, Balenciaga и некоторых других домов моды. Максим успел отучиться в школе изящных искусств, заняться преподаванием, поработать в глянце и, например, принять участие в коллаборации с Alexander McQueen. Его значение для современной татуировки трудно недооценить — он учился и работал у лучших — у Филиппа Лью и Дюка Райли, а с 2007 года издавал журнал Sang Bleu, который выступал манифестом новой татуировки, близкой по своей эстетике к искусству и дизайну. Мы воспользовались случаем и поговорили с Максимом о его жизни, духе времени, американской свободе и о том, что представляет из себя татуировка сегодня.

FF. ДАВАЙ, НАВЕРНОЕ, НАЧНЁМ С ТРАДИЦИОННОГО ВОПРОСА: КАК ТЫ ЗАНЯЛСЯ ТАТУИРОВКОЙ?

Я думаю, что татуировка была мне интересна всегда. Когда я был ребёнком, я всегда любил рисовать — все дети любят рисовать, только некоторые в определённом возрасте скорее перестают рисовать, а не начинают. Точно так же как некоторые перестают играть, выражать себя и так далее. В любом случае меня всегда восхищали рисунки и иллюстрации, я любил рисовать, и моя семья поддерживала меня в этом занятии.

Там, откуда я родом — а я из Швейцарии, — татуировки практически не существовало, на людях вокруг меня не было татуировок, я не представлял, как татуировки в принципе нужно делать, но я видел татуировку по телевизору, на музыкантах. Я помню, что ещё в раннем возрасте мне очень нравились татуировки — я был ребёнком в 1980-е и начале 1990-х, панки и подобные люди мне тогда очень нравились. Сам я панком никогда не был, но они меня очень привлекали — на них было здорово смотреть, и у них были татуировки. И татуировки для меня — часть этой уличной жизни.

Я думаю, что татуировка интересовала меня всегда, но мне потребовалось немало времени, чтобы понять, как мне стать её частью. Я сделал свои первые татуировки в 21 год в своём родном городе Лозанне в Швейцарии. А потом парень, который набивал мне их, предложил взять меня на обучение — и уже годы спустя я принял его предложение. Думаю, мне было около 27-ми, когда я начал заниматься татуировкой серьёзно.

FF. А КОГДА ТЫ ВСТРЕТИЛ ФИЛИПА ЛЬЮ?

Он как раз делал татуировки на мне, он же и взял меня на обучение. Я встретил его году в 2000-м или 2001-м. Я слышал о нём задолго до этого, но встретился с ним, только когда был готов делать татуировки на себе.

FF. Он уже тогда был звездой?

Да, конечно. И не только он — он из семьи людей, которые являются иконическими для татуировки и вдохновили очень много людей. Я думаю, что Филип всегда был известен в мире татуировки, но при этом стал гораздо известнее в последние годы. За последние пять лет татуировка стала намного более распространённой, так что даже люди, которые не связаны с этой культурой, тоже интересуются происходящим. Наверное, сегодня много молодых людей, которым нравятся татуировки и все, что связано с ними, знают, кто такой Филип Лью, и я думаю, что на этот факт повлияли изменения последних лет в том, как люди воспринимают татуировку и татуировщиков.

FF. Как вообще так получилось , что он взял тебя к себе на обучение? Ты просто познакомился с ним и попросил учить тебя?

Я учился в художественной школе и сказал Филипу, что однажды хотел бы научиться татуировке, потому что она в то время просто завораживала меня. Тогда он сказал: если ты хочешь учиться, я могу научить тебя.

FF. Неужели это было так просто? Не могу себе представить, что я однажды встречу, скажем, Томаса Хупера и попрошу его учить меня, а он согласится.

Нет, это так не работает. Людей, которые приходят к тебе и хотят у тебя учиться, — десятки. Вопрос в том, кого из них выбрать. Некоторые люди хотели бы заниматься татуировкой, но едва ли они в самом деле готовы по-настоящему пройти через это, сделать всё, что от них потребуется. Чтобы учиться татуировке, нужно посвящать себя полностью, тратить много времени — и прежде всего нужно очень хорошо понимать, зачем ты это делаешь и у кого ты хочешь учиться. До того как я пришел к Филипу за татуировками, у меня не было ни одной татуировки, а у него я хотел забить себе всю спину — так вот он в течение пяти месяцев говорил мне: «Посмотрим, приходи потом, давай ещё подумаем». Он проверял, насколько я готов. И всё равно даже сегодня я не могу со 100%-ной уверенностью сказать, почему он мне предложил учиться у него. Для меня было естественным пойти учиться к нему, посвятить себя татуировке, но что это было для него — я не знаю. Возможно, он увидел во мне что-то, чего не видел до этого.

FF. На что было похоже это обучение?

Очень интересно, очень интенсивно. Я бы мог рассказывать об этом часами — прежде всего я учился у лучшего. Никто не мог бы дать совет лучше. Но в то же время это не так-то просто, потому что планка очень высока — и иногда это довольно депрессивное ощущение. Ты думаешь, что никогда не достигнешь этой планки и в принципе не так-то хорош, потому что сравнивать себя с Филипом просто глупо. Там был ещё один парень, с которым мы подружились, Ринзинг Таптсангки, который раньше учился у Филипа и теперь набивал татуировки в его студии — и вот меня очень поддерживало, что он был рядом. Я все еще работаю с ним в Лозанне. Резюмируя: учиться у Филипа было здорово, трудно, это вовсе не было милым и приятным процессом. Но это того стоило, один из самых потрясающих опытов в моей жизни.

FF. А ЧТО ФИЛИП ЗА ЧЕЛОВЕК?

Он очень приятный, и он один из самых умных людей, которых я встречал. Не в классическом понимании ума и образования — он никогда не ходил в школу, но при этом он так умен, что сможет понять что угодно, поддержать любую беседу. Он понимает тебя, понимает, о чем ты говоришь, и с ним очень здорово разговаривать. Филип приятный, но люди, которые работают на его уровне, они существуют в собственном мире, в хорошем смысле этого слова. Я думаю, что его мир можно почувствовать, и этот мир полностью посвящён татуировке — всё, о чем он думает, связано с тем, что он делает. Это здорово, его индивидуальность и искусство — как будто две стороны одной медали: татуировка — это не то, что он делает, татуировка — это то, что он есть.

FF. А что касается тебя, татуировка — это то, что ты делаешь, или то, что ты представляешь собой?

Я другой. Я начал заниматься татуировкой довольно поздно. До этого я занимался разными вещами: был графическим дизайнером, отучился в университете, работал в направлении искусства. Для меня татуировка — это одна из граней моего мира. Татуировка — это, конечно же, часть меня, но не всё. И при этом не нужно считать меня функционалистом, татуировка — это то, чем я живу, то, что я люблю, то, что помогло мне сформировать мою картину мира, потому что она очень сильно связана со всеми вещами, которые я люблю. Но в то же самое время мне столько всего интересно. Не поймите меня неправильно, я не думаю, что татуировка — это искусство, но мои проекты — это прежде всего художественные проекты, а татуировка — одна из техник, в которой я делаю свои художественные проекты.

FF. Мне всегда было интересно, как ты пришёл к своему стилю. Ты учился у Филипа Лью японскому стилю, любишь так много разных вещей, включая граффити и стрит-арт, но при этом у тебя есть собственный, отличный от всего этого стиль. Как ты пришёл от всего этого к нему?

Я не учился японской татуировке или ориенталу — до того как вернуться в Швейцарию учиться у Филипа Лью, я жил в Лондоне и видел работы Томаса Хупера и Дункана Икс, и я думаю, это повлияло на меня сильнее, чем японский стиль. Мне нужно идентифицироваться с культурой, которую я развиваю в своих татуировках, а я не японец. Я понимаю, что японская татуировка, пожалуй, лучшая, которую можно получить — с совершенной техникой, удивительной историей. Я понимаю, почему кто-то может хотеть идентифицировать свою работу с японской культурой — зачем ставить низкие цели, когда можно поставить высокие цели? Но в то же время мне намного более важно чувствовать и переживать культуру, которую я развиваю в своих татуировках.

Я видел стили Хавьера Родригеса, Стива Берна, и мне очень нравилось что-то слегка сюрреалистическое в их подходе, но при этом очень европейское, очень западное. С чем я мог себя идентифицировать, что я мог лучше понимать — а я тогда был довольно невежественный в вопросах татуировки, я любил её, но не то чтобы много знал о ней. Когда я отправился учиться, нельзя сказать, что мне был интересен именно японский стиль. К тому же, если ты учишься у Филипа Лью, который так хорош в этом стиле, то трудно заставить себя работать в японском стиле — потому что ты уже заранее проиграл соревнование.

Томас Хупер и то, что он делал, оказалось связанным с тем, что делал я и что что мне нравилось — средневековая Европа, история и иконография, — то, что я знаю лучше всего. В Швейцарии я вырос среди средневековых домов, церквей, книг и надгробий. 

Томас Хупер и то, что он делал, оказалось связанным с тем, что делал я и что что мне нравилось — средневековая Европа, история и иконография, — то, что я знаю лучше всего. В Швейцарии я вырос среди средневековых домов, церквей, книг и надгробий. Плюс я учился искусству и истории искусства и хотел создать татуировку, на которую я мог бы опираться. Потом я узнал, что есть разные стили татуировки — есть японская татуировка, есть трайбл, и технически они являются наиболее продвинутыми, так что я хотел использовать эти техники в тех темах, с которыми я мог себя идентифицировать. Думаю, Томас Хупер был моим главным вдохновением. Я учился графическому дизайну, жил в среде, где многие вещи графичны — из-за протестантской культуры. Абстракция мне очень важна, и я интересовался стилем трайбл. Фэшн для меня тоже был очень важен — и он тоже много работает с телом. Все эти вещи вместе позволили мне отправиться на поиски того стиля, который мне нравился. А это двунаправленная вещь — ты начинаешь чем-то заниматься , видишь, что людям это нравится, начинаешь делать всё больше и больше, и это становится стилем. Когда я вернулся в Швейцарию, это произошло само собой — я преподавал в школе искусств и делал татуировки многим из своих студентов и коллег (не надо удивляться, многие из моих студентов были старше меня).

FF. Я хотела немного поговорить о том, что сегодня представляет собой татуировка. Чуть раньше ты говорил, что не считаешь татуировку искусством, но при этом выполняешь в ней свои художественные проекты, и получается, что твоя татуировка — это искусство, правильно ли я тебя поняла?

Нет, не совсем так. Татуировка не является искусством по многим причинам. Прежде всего, только искусство — это искусство. Татуировка может быть искусством, но будет им только в случае, если её делает художник. Если же ты просто делаешь татуировки, то ты татуировщик, а не художник. Ты просто не производишь искусство по своей профессии. У тебя нет релевантности в художественной или институциональной среде. Я соглашаюсь с постдюшановским определением: искусство делают художники, татуировку — татуировщики, а фотографию — фотографы, вот и всё. Это разные вещи с разными подходами. Художник — это профессия.

Татуировка является художественной практикой, но не является искусством в значении fine art. При этом художник может заниматься перформансом, живописью, рисунком — и нет причин, почему художнику не использовать бы татуировки, как это делает Сантьего Сьерра или Уим Делвой. Татуировка становится техникой, которая может быть использована в художественной практике. Некоторые художники используют татуировки скучным способом, некоторые — интересным. Сантьего Сьерра использует татуировки гениально, но он никак не связан с миром татуировки, а Филип Лью или любой другой хороший татуировщик не имеет общественного признания в мире высокого искусства. Нет причин, по которым татуировки, которые бы делал я или любой другой татуировщик, имели бы значение для высокого искусства.

При этом для меня моя работа — это и искусство, и татуировка, примерно 50 на 50 — я в самом деле посвящаю себя татуировке как профессии, но за счёт того, что при этом занимаюсь и другими вещами, думаю, что у меня есть и концептуальная ценность. Я бы хотел, чтобы мои татуировки могли бы стать в перспективе fine art. Некоторым это удаётся — например, Скотт Кэмпбелл смог поместить традиционную татуировку в перспективу высокого искусства.

FF. НО, СОГЛАСНО ТВОЕМУ ЖЕ ОПРЕДЕЛЕНИЮ, ТЫ И ТАК ЗАНИМАЕШЬСЯ ИСКУССТВОМ: ТЫ — ХУДОЖНИК, ТЫ ЗАНИМАЕШЬСЯ ТАТУИРОВКАМИ. НЕ СТАНОВЯТСЯ ЛИ ТАТУИРОВКИ ОТ ЭТОГО ИСКУССТВОМ?

Так можно было бы сказать, но я не уверен, что могу в полной мере определить себя как художника. Я не уверен во всём этом, но мне интересно попробовать. Было бы слишком претенциозно так себя называть, но мне интересно пойти в этом направлении.

FF. ЧТО ТЫ ДУМАЕШЬ О ТРАДИЦИИ В ТАТУИРОВКЕ И ТРАДИЦИОННОЙ ТАТУИРОВКЕ СЕГОДНЯ? ВСЁ БОЛЬШЕ И БОЛЬШЕ ХУДОЖНИКОВ, ДИЗАЙНЕРОВ И ТАК ДАЛЕЕ ПРИХОДЯТ В ЭТУ СФЕРУ — НО ПРИ ЭТОМ ИМ НЕ ХВАТАЕТ ТРАДИЦИОННОГО ОБУЧЕНИЯ И ОБРАЗОВАНИЯ. ЧТО БУДЕТ С ТРАДИЦИЯМИ ТЕПЕРЬ?

Важно не забывать, что не существует единой традиции татуировки. Существуют десятки традиций, как и в музыке: нельзя сказать, в чём эволюция музыкальной традиции, есть сотни и тысячи музыкальных жанров. С татуировкой точно так же. Это не одна-единственная вещь, а множество. То, что происходит сейчас, — эволюция того, как люди воспринимают свои тела и свой внешний вид, эволюция, которая началась в 1960-х. Татуировка стала (и становится всё больше и больше) всего лишь разновидностью того, что люди могут с собой сделать — многие люди хотят татуировки, которые выглядят как татуировки, но при этом многие люди хотят татуировщика, который сделает на них символ, который не будет иметь ничего общего с традиционной татуировкой.

Многие люди, которым не было интересно делать татуировку много лет тому назад, сегодня хотят её сделать — они хотят просто получить татуировку, и у них даже нет представления о традиции и о том, что такое культура татуировок. Сейчас происходит именно это: становится всё больше и больше работы для татуировщиков и появляется огромный пласт людей, которые хотят татуировки — интеллектуалы, художники. Есть запрос (и он развивается очень быстро) от людей, которые хотят татуировки, но не хотят японские рисунки или татуировки моряков. Это для них ничего не значит, но для них может что-то значить текст песни Селин Дион, например. Или же они хотят просто набить татуировку. Исторически всё было немного иначе: для каждой татуировки создавался дизайн, который имел определённое значение для определённой группы людей. Но это всё менялось на протяжении истории и продолжает меняться сегодня.

Кнечно же, сейчас есть тренд на татуировки — это круто, и это нравится дизайнерам и фэшн-дизайнерам, но это не просто тренд, важная вещь, которая происходит в культурной эволюции сегодня.  Оба варианта вполне пригодны — и примерно то же са

Конечно же, сейчас есть тренд на татуировки — это круто, и это нравится дизайнерам и фэшн-дизайнерам, но это не просто тренд, важная вещь, которая происходит в культурной эволюции сегодня. Когда мужчины начали носить длинные волосы в 1960-х, это была революции — сейчас-то парни могут выбирать, носить длинные волосы или короткие. Оба варианта вполне пригодны — и примерно то же самое, что с волосами в 1960-е, происходит с татуировкой сегодня. Единственное различие — во влиянии на жизнь людей: длинные волосы можно отрезать, когда они тебе больше не нравятся или когда общество начнёт на тебя давить слишком сильно. Если же ты сделал татуировку, в которой разочаровался, или попал к дерьмовому татуировщику, это значительно сильнее повлияет на твою жизнь.

Очень многие молодые татуировщики думают, что татуировать легко и просто, что татуировка — это просто классная картинка. Нет, татуировка — это то, что один реальный человек сделал на теле другого человека, у которого есть своя жизнь, и в этой жизни что-то теперь будет происходить иначе. И вот что такое гребаная татуировка — это не картинка, это часть человека, и я думаю, что у большинства людей нет ни малейшего об этом представления.

Главный вопрос — как мы можем быть уверены в том, что существует система регуляции. Потому что татуировка будет становиться всё безумнее, это я могу сказать, глядя вокруг, независимо от того, как нам это понравится. Мы не можем это игнорировать — мы должны проверять, что татуировка делается в лучших условиях, разговаривать с людьми и воспитывать их, чтобы проверить, что люди понимают, что они делают, когда набивают татуировки кому-то — у меня в Лозанне спустя три или пять лет после того, как я начал делать татуировки, появились десятки детей из художественных школ, которые пытались татуировать людей — и в результате этого десятки, а то и сотни людей гуляют по городу покрытые самыми отвратительными татуировками. Регуляция — это в самом деле сложная штука, и непонятно, с какой стороны к ней подойти — нам нужны дипломы в области татуировки, школы в направлении татуировки? Тату-полиция? Я надеюсь, что нет.

Но, с другой стороны, дети сегодня так нетерпеливы. Они покупают машинку в интернете и не понимают, что нужно намного больше, чем машинка для татуировки, чтобы сделать хорошую татуировку. Нужно разговаривать с людьми, рассказывать им о татуировках — и это то, чему я научился у Филипа. Он много разговаривал с людьми каждый день — рассказывал, что же он делает, рассказывал о своей жизни, и я верю в это. Я верю, что не нужно на всех смотреть сверху вниз, а просто нужно помогать людям, которые и так будут заниматься татуировкой, сделать это лучшим образом.

FF. ТАК ЧТО ЖЕ ОПРЕДЕЛЯЕТ ХОРОШУЮ ТАТУИРОВКУ?

Здесь нет чёткой формулы — точно так же как и с хорошим сексом. Это что-то, что нельзя заранее просчитать, просто нужные люди встречаются в нужном месте и в нужное время. Едва ли я могу что-то ещё сказать по этому поводу.

FF. А что ты думаешь о значении татуировок? В старые времена татуировки что-то да значили — все эти моряки и так далее. А что касается сегодняшнего дня, татуировки, которые делаешь ты сам, например?

Сегодня татуировка может быть чем угодно — и украшением в том числе. Конечно же, раньше на этот вопрос был более определённый ответ, а сегодня его нет. И это делает всё очень интересным.

FF. А что касается татуировок на тебе, у них есть какие-то значения?

Для меня мои татуировки — это метафора моей жизни. Ты встречаешь человека, которому можешь доверить сделать выбор вместо тебя — и он его делает. Мои татуировки не значат для меня ничего определённого — скорее, показывают, что я встретил того человека, который делал мне татуировку, и этот человек изменил меня. Что это связало меня сильнее с татуировкой и как-то отражает мои интересы к тому же. Для меня мои татуировки намного больше связаны с процессом, с тем, как я их получал, а их дизайн сам по себе меня не так интересует, если по-честному.

FF. Давай немного поговорим о Sang Bleu. Правильно ли я понимаю, что он закрылся?

Нет, мы просто перестали печатать бумажный вариант. Он продолжает существовать онлайн, мы делаем для него много материалов и событий. Для меня сейчас открытие моей студии в Лондоне — тоже часть того, чем раньше был журнал. Я просто решил закончить выпуск печатного издания, потому что не думаю, что печатная продукция соответствует нашему времени.

FF. Что ты думаешь о влиянии журнала на мир татуировки — он изменил что-нибудь?

Я не думаю, что он в самом деле что-то изменил. Он, скорее, рассказывал о вещах, которые существовали и раньше. Я не уверен, но я надеюсь, что он помог показать этот сдвиг в татуировке — как она стала коммерческой, популярной и доступной. Он показал, что даже если ты не специалист в татуировке, всё равно ты можешь задумываться об этом и стараться хорошо максимально делать татуировки. Там были все направления татуировок, все группы татуировщиков, так что каждый мог найти кого-то по себе, а главное — лучшее в каждом стиле. Я хотел показать людям, которые пришли не из татуировочной среды, что и как здесь устроено, как все взаимосвязано, и, может быть, дать ключ к тому, как нужно думать о татуировке, как к ней подойти. Я не дума,ю что мы в самом деле изменили что-то, но мы придали лицо или голос чему-то осязаемому, показали, как развивалась татуировка в последние годы.

Вы писали о таком количестве вещей, что мне всегда было интересно, как вы формулировали критерий того, что в журнал попадет, а что нет — например, рассказывали о поэзии, но не рассказывали об изменениях в обществе.

Вы писали о таком количестве вещей, что мне всегда было интересно, как вы формулировали критерий того, что в журнал попадет, а что нет — например, рассказывали о поэзии, но не рассказывали об изменениях в обществе.

Я думаю, что мы не формулировали критерий как таковой — это было каждый раз очень органичное решение. Я думаю, что мы показывали, как вещи идут своим чередом — я очень открытый человек, и у меня много разных интересов, так что если я встречал что-то интересное и думал, что это поможет объяснить мою точку зрения, я включал это в журнал. Sang Bleu не был журналом в полном смысле этого слово — у него не было чёткой структуры, он просто следовал за моим ходом мысли. Я начал с того, что взял что-то в искусстве, что-то в фэшн-сфере, что-то в татуировке и показал, как эти вещи могут объяснять друг друга, и показал, что это взаимосвязанные вещи. Со временем мы усовершенствовали этот подход, но никакого чёткого и заранее приготовленного плана у нас не было.

FF. Трудно ли было сотрудничать со старыми мастерами в работе над журналом — Алексом Бинни и так далее?

Я не могу сказать, что сотрудничал с ними очень много, но вообще это было довольно просто. Одни люди меня очень поддерживали, другие — нет. Одни персонажи находили меня, я находил тех, кто мне нравился, и кто-то из них соглашался участвовать в журнале, а кто-то отказывался. Всё это было не так сложно, на самом деле.

FF. Как журнал поменялся со временем?

Я думаю, он поменялся вместе со мной. Он становился всё более чётким, чем больше я узнавал о вещах, которые мне нравятся. В моей жизни появлялись новые темы, новые вещи, которыми я хотел заняться, и, с другой стороны, обязательных тем для освящения становилось всё меньше с каждым годом, так что я чувствовал себя более свободным. Поэтому работа над журналом была скорее проактивной вещью, чем работа с темой сама по себе. Последний выпуск, например, был очень странным и очень органичным (issue 6 ) — он был такой довольно абстрактный и мне в самом деле очень понравился.

FF. Ты много путешествуешь и общаешься с разными сообществами в татуировке. Я хотела спросить, как они различаются, есть ли разные подходы к татуировке в разных городах? Или сейчас всё примерно одно и то же по всему миру из-за глобализации?

Нет, в мире татуировки всё очень сильно различается, но это отдельный разговор. Татуировка очень сильно связана с историей и искусством, но прежде всего ментальностью людей в каждой стране — и я думаю, что в мире татуировки всё до сих пор очень сильно локализовано.

FF. В одном из интервью ты сказал, что Америка сейчас — самая интересная страна в том, что касается татуировки. Зачем тогда устраивать студию в Лондоне?

Ну, я не американец, а моя жизнь — не только работа и татуировки. Для меня сейчас жизнь в Америке кажется не очень подходящей как для художника и человека. Есть много мест в этом мире, где я мог бы разместить студию, но в конце рабочего дня мне нравится находиться здесь, в Лондоне.

FF. Ещё ты как-то говорил, что американцы, которые набивают татуировки, рассказывают самые удивительные истории — не поделишься парочкой?

Я не то чтобы очень хороший рассказчик историй... Тот парень, который владел тату-студией в Бруклине, где я работал, его зовут Дюк Райли, — это один из самых сумасшедших людей, которых я встречал. Америка — место, где намного больше пространства для людей со странными жизнями. Я не думаю, что кто-то мог бы так легко жить собственной жизнью в Европе, здесь всё так сильно контролируется и так плотно, что тебе едва ли удается делать то, что ты хочешь. В Европе ты делаешь то, что ты хочешь, только если это полезно для системы. В то время как в Америке ты можешь делать что угодно, если ты только не мешаешь кому-то другому. В Америке люди проживают удивительные жизни: ставят трейлеры в парке, живут в странных местах, чуть ли не путешествуют во времени, живут в лесах. Америка — удивительная страна, это даже не одна страна — это как будто бы тысяча разных мест. Каждый человек несёт в себе собственную историю.

FF. Ну и последний вопрос — о современной татуировке в России. В мире вообще кто-нибудь что-нибудь знает об этом?

Нет, честно говоря, мне было трудно получить об этом представление. Я думаю, что восприятие России извне по-прежнему очень сильно затруднено по разным причинам. Я знаю нескольких мастеров, но у меня нет представления о картине в целом, о её главном направлении — и мне очень хочется увидеть всё самому.

FF. И самый последний вопрос: о цене. По рамкам Москвы ты просишь за свои работы довольно приличную сумму. Почему именно эта цена?

По нескольким причинам. Путешествовать дорого — мне нужно совершать затраты на самолёт, на аренду жилья. В Лондоне этих трат бы не было — так что это первая причина, математическая. Вторая причина в том, что татуировки дороги по своей природе — существует фундаментальная ценность татуировок. Работа над ними тоже чего-то стоит: я не делаю флеши, я трачу часы, разговаривая с заказчиком и создавая для него уникальную работу. И, наконец, то, что мои клиенты платят столько, значит, что они в самом деле этого хотят. То есть количество денег, которые они мне оставляют, показывает мне, насколько они хотят мою татуировку. Не пойми меня неправильно, я не жадный — но когда кто-то готов потратить столько денег на мою работу, я могу понять, что то, что я сделаю для этого человека, будет иметь для него ценность.