«Мои работы — о рефлексии над миром и смертью»: Интервью с немецким художником Superblast

Немецкий художник Супербласт расписал огромную стену во дворе студии Dewar's Powerhouse на Гончарной улице, куда его позвали наши друзья Андрей Алгоритмик и Армас Викстрем. Зимний вечер, уже темно, но кусок Супербласта видно сразу, когда открываются тяжёлые ворота в древний московский двор. На стене высотой в три этажа нарисован человек с пустым космическим лицом, одетый во что-то вроде францисканского хабита, несколько процессов, похожих на перегонку пара, сосуды с исходящим из них дымом, космос и змея, заключающая все изображение в кольцо. 

«Я сначала нарисовал центрального персонажа повыше, но ко мне стали подходить люди и говорить, что этого лучше бы не делать — персонаж напоминает им монаха. Тут кругом церкви, я бы не хотел кого-нибудь напугать, мои работы о рефлексии над миром и смертью, а не для религиозных распрей», — говорит мне Супербласт, пока мы разглядываем его работу. Полчаса перед этим мы сидели в холодной музыкальной студии Powerhouse. Супербласт рассказывал мне о том, вокруг чего строится его искусство, и почему он бросил рисовать на улице нелегально: «Моя артистическая карьера могла начаться с музыки — я играл на ударных. Но в итоге началась с граффити».

Superblast

 художник 

И когда ты принялся рисовать?

Как и все дети — года в три-четыре. Но стены стал разрисовывать с 13-ти: медленно начал рисовать. Это был больше нью-йоркский стиль и в основном леттеринг. Но в какой-то мере я уже и сам перестал интересоваться граффити как оно есть и решил слегка расширить сферу своих артистических интересов. Что и привело меня туда, где я сейчас нахожусь.

Ты не мог бы конкретизировать, что именно ты делал?

Я пытался сделать что-нибудь еще: я хотел сотворить что-то, что имело бы какой-нибудь скрытый смысл. Я стал использовать в своих рисунках мифологические мотивы — что-то вроде психологических архетипов — и рисовал в стилистике, близкой к иконописи. В основе моих работ — религиозная живопись. При этом я старался не использовать какую-то конкретную религию, но чисто визуально это близко к православным греческим иконам (почти как у вас). На этом я создал что-то вроде универсальной мифологии, потому что, как вы наверняка замечали, все мировые религии имеют между собой много общего. Жития святых, героические подвиги древних — один и тот же паттерн. Получается универсальный язык из символизма и универсальной истории. Это моё мнение, я так вижу мир: условия, в которых живут люди, с чем тебе приходится сталкиваться в своей жизни. Там есть и страх неизбежной смерти. Я пытаюсь раскрыть что-то общее между нами всеми, чтобы понять, о чём эта жизнь.

В твоих рисунках помимо семантического наполнения есть какой-то постоянный повторяющийся сюжет?

Нет,  сюжета как такового нет, есть образ темы и образ героя. Это некий безликий герой, который олицетворяет человека в целом — и женщину, и мужчину. То, что мы чувствуем и как видим мир вокруг себя — вот это и выражает мой герой или несколько персонажей, которые вынуждены друг с другом общаться. Часто там есть змей как архаический символ мудрости, с одной стороны, а с другой — искушения и всего дурного. Это сразу и плохо, и хорошо, и одновременно — это всегда твой выбор. Ежедневно ты можешь использовать в своей жизни ограниченный ряд предметов, и все зависит от того, как ты ими распорядишься: используешь для дурных или хороших целей. Кроме того, все мои работы и герои одновременно напоминают о том, что жизнь конечна. Memento mori. Это все о том, как ты анализируешь свою жизнь и делаешь выбор.

Я видела много твоих работ по оформлению кафе, например, или дизайн каких-то косметических линий, но ни одной недавней работы на улице. Скажи, пожалуйста, как строятся твои взаимоотношения с улицей на сегодняшний момент?

В основном это паблик-арт. Я рисую по большей части в студии и иногда на улице, но больше не нелегально. Ничего особенного не случилось, просто изменились интересы. Когда ты молод, не важно, что поверх твоей работы кто-то оставил свою. Это вообще интересное свойство граффити и паблик-арта: когда ты рисуешь на улице, там происходит постоянная коммуникация — кто-то всё время подходит и дополняет, а то и вовсе перекрывает твой кусок. Ты это понимаешь с самого начала. Кусок как бы тебе больше не принадлежит. Сейчас я больше концентрируюсь на самом сюжете, чем на том, как я добьюсь его воплощения. Коммерческий аспект, который ты упомянула, — да, конечно, он присутствует. Нет же никакой поддержки извне, и надо искать способ содержать себя, чтобы я мог себе позволить заниматься искусством в своё удовольствие, чтобы я мог себе позволить рисовать что захочу.

Как происходит взаимодействие с заказчиком — он говорит тебе, что делать и как, или обращается к тебе, понимая твой стиль и доверяя тебе?

Какого-то выраженного механизма нет в Германии. Всегда по-разному. Один берлинский архитектор жил напротив стены, которую я сделал, и он обратился ко мне, когда строил какой-то дом, и предложил работу. Сейчас я нахожусь в том положении, когда сам могу выбирать, на какую сделку мне соглашаться, а на какую нет. Раньше это было сложнее, но, когда ты уже вырабатываешь свой стиль, это понимают и те, кто предлагает тебе работу. Представляешь, мне платят за то, чтобы я делал то, что мне нравится.

Когда ты понял, что хватит с тебя рисования на улице нелегально?

Где-то десять лет назад, мне было лет 25–26. 

А стиль когда свой выработал?

Лет шесть-семь назад.

То есть после того, как ты перестал рисовать на улице? Ничего себе!

Да, я знаю, что это странно, обычно бывает наоборот. Просто меня перестало все это интересовать, и я переключился на другое.

У тебя есть какие-то соперники вот в этом наивном стиле? Первым Фузи в голову приходит из известных.

Это должно быть наивным — не только потому, что это такой стиль, а потому, что коррелирует с тем, что я хочу сказать. Это что-то о первочеловеке, что-то о древних смыслах. Всё, что нас окружает — от самой сердцевины происходящего, от всего красивого — до того, что я хочу делать и что хочу этим сказать. Так что я не уверен, что в искусстве у меня есть какие-то там соперники. Я пытаюсь выработать свою собственную систему знаков и свой язык — без этого я бы потерял важную часть. Важнее думать о том, кто я сам, чем заострять внимание на каком-то соревновании. Убежден, что у нас разный бэкграунд с тем же Фузи, например. Я очень уважаю его творчество, и в этом наивном стиле мы друг с другом похожи, но у нас разные интенции и разный бэкграунд. У меня же своя дорога.

Скажи, пожалуйста, а почему ты закрываешь лицо на всех фотографиях? Ты же больше не вандал.

С точки зрения того, что я больше не рисую на стенах, закрывать лицо, конечно, довольно бессмысленно. Но идея тут в другом: художник не имеет значения, важно то, что он делает, его искусство. Не то, красив ли я или моё лицо выглядит странно — меня не слишком волнует мое лицо, я иногда даже им «свечу» на некоторых видео. Искусство говорит само за себя, а не я — предмет вашего интереса.

На что ты не пошёл бы в своей коммерческой деятельности?

Интересный вопрос. Ты имеешь в виду, если бы это был какой-то сигаретный бренд и он попросил бы меня сделать красивую рекламу их продукции? Сложно сказать. С одной стороны, в теории это недопустимо, с другой — все ведь может быть— никогда не говори никогда. Вот скажешь себе: «Да я никогда этим не займусь» — и в итоге занимаешься именно этим и остаешься один на один с ужасным и горьким чувством. Но, я думаю, всё, что не помогает человечеству, — это, конечно же, твердое «нет». Например, сигареты. Я вот не курю. С другой стороны, я использую в своей работе краску-спрей, она токсичная и вредная едва ли не больше, чем сигареты. Если бы я не использовал маску, мои легкие были бы цветными.

Я думала спросить тебя, не стыдно ли тебе было переходить из свободного художника, который рисует на улице за свои деньги, в человека, который зарабатывает на этом деньги. Но потом я поняла, что ты себя нашёл, когда стал рисовать легально.

Так и есть. Если человек заходит в галерею, внутрь здания, это как бы его путешествие внутрь себя.

Фотографии: Кирилл Колобянин