«А давайте все тут заморозим»: Как я провел две недели на Шпицбергене

Путешествие в Заполярье, к берегам Северного Ледовитого океана, кажется издалека прогулкой по бескрайнему промерзшему полю с редкими одичалыми человеческими поселениями, да и то — не совсем понятно, как они там, бедняги, живут и живут ли. Герой нашей рубрики о путешествиях, молодой оператор Алекс Микеладзе, отправился в июле, а затем в феврале к берегам полярного архипелага Шпицберген, чтобы снимать кино.

«Ко мне пришел мой друг, режиссер Ваня Твердовский, и сказал, что есть такое крутое место — Шпицберген, наша самая северная точка, не считая земли Франца-Иосифа. Арктика. Поехали туда снимать, мол. Все, что нам было известно, что там куча поселков, что когда-то была российская экспансия, сейчас там много шахтеров, и наверняка можно что-то интересное накопать. И мы поехали», — начал Алекс свой рассказ о том, как Твердовский-старший вместе со своим сыном и Алексом снимали кино. О том, какая картина развернулась перед глазами путешественников на Шпицбергене, читайте в этом материале FURFUR.

В начале XX века 40 стран подписали пакт о дележе Шпицбергерна. С тех пор это демилитаризованная зона, а значит, ты должен что-то добывать, исследовать и копать. Там заселились наши «Арктикуголь» и начали качать уголь. Построили несколько поселков: Баренцбург, Пирамида и Грумант. Первым был Грумант. За 80 лет часть стран слились, закончилось финансирование программы. Очень больших разработок не делали, а вложения требовались колоссальные. А у нас был подъем в 1970-е, какие-то абсолютно нереальные деньги вливались в изучение Арктики и в наше пребывание там. Реализовывались сумасшедшие проекты. С точки зрения экономики, это какая-то херня: выработки угля там хватает, только чтобы обеспечивать их ТЭЦ. Баренцбург все еще работает. Пирамида был когда-то топовым поселком, все хотели туда уехать и существовали нереальные тендеры, чтобы туда попасть. А Грумант законсервированный — там неэксплуатируемые дореволюционные шахты, которые вот сейчас хотят возрождать.

Еще там есть норвежская территория модненькая, Лонгйирбюен, где расположен аэропорт, и в 20 километрах оттуда городок, представляющий собой одну длинную улицу с домами, такая дача для норвежцев. Они приезжают туда пиво попить, на снегоходах покататься, посмотреть на песцов и, может быть, на медведей. И еще сюда едут в УНИС, Норвежский полярный институт.

Выходя из аэропорта, я встретил туриста, который живет в кемпинге недалеко от аэропорта, и он сказал мне: «О боже, чувак, здесь так круто! Ты не знаешь, где тут можно помыться?» Это было первое, что я помню — мужик средних лет, абсолютно долбанутый на всю голову. Я подумал: «О, я ввязался в какую-то шляпу!»

Баренцбург представляет из себя советский городишко с Лениным и огромной надписью «Наша цель — коммунизм». Где-то 20–30 пятиэтажных домов на курьих ногах — там же большая проблема с грунтом, потому что там вечная мерзлота и сильные ветра. На протяжении обеих экспедиций я понимал людей, которые соглашаются на эти вот долгие контракты. Потому что это какое-то абсолютно тихое и спокойное место, где ты можешь помедитировать, любуясь арктической красотой: здесь совершенно ничего нет, но единственная торчащая палка, один горный цветок кажутся невероятно красивыми. Привыкнув к аскетичности и холоду, начинаешь жалеть о том, что вот эту Россию мы просрали.

РЫНОЧНЫЕ ОТНОШЕНИЯ

Шахтеры на удивление счастливо живут. Во-первых, они получают довольно хорошие деньги, потому что там северный процент, из-за которого они, собственно, туда и едут. Но система там хитрая: «Арктикуголь» выдают тебе карточку, на которой лежат некие виртуальные деньги. Мы как-то раз пытались купить сахар, а нам не продавали, потому что у нас нет талона. Покупать можно на норвежской территории, а на русской территории единственное место, где ты можешь что-то за какие-то сумасшедшие деньги приобрести или перекусить, — это отель, потому что у иностранных туристов через этот город проходит маршрут.

ШАХТЕРЫ

Шахтеры долго принимали нас за иностранных туристов, потому что мы ходили с камерой наперевес в непонятной одежде. Они нам говорили «Хэллоу» и, когда мы отвечали «Привет», орали: «Ебать, вы русские!»

Шахтеры живут, как обычные люди. Один молодой парень, влюбленный в архипелаг, показывал нам хронику 1975 года про Пирамиду. Пьют, но не очень много: видимо, у них есть какой-то лимит по выпивке, нам говорили. Хотя понятно, что они все что-то гонят. Мое мнение очень циничное, но, по-моему, шахтерам не так плохо живется, не такая уж адская профессия. Меня убьют за это заявление, но по факту — восьмичасовая рабочая смена, два часа которой они тратят на дорогу в шахту. Очередная очень пыльная мужская профессия. Хотя, конечно, профессия требует уважения: спускаться в абсолютное ничто, чтобы добывать породу, — это квест не для всех.

ПОЛЯРНИКИ

Нам сразу стало понятно, что мы в ловушке: первое время за нами везде ходили люди из «Арктикугля» и очень многое запретили снимать. Более того, сообщество шахтеров нас тоже не очень принимало в свой тесный кружок. Отчасти этому поспособствовал случай: мы вначале снимали в токарном цеху, где ребята играли в домино. После того как в руководстве посмотрели материал, у ребят домино отобрали, «потому что нехуй на работе играть». В принципе, люди открытые, просто все боятся потерять работу, это можно понять.

Но кое-что нам удалось, все же, наблюдать. Например, у них есть традиция посвящения в полярники. Она заключается в том, что новичку надо утопить в океане суку. Суку делают из металлолома. И размер этой суки зависит от того, насколько ты проставился. Чем больше проставился, тем меньше пес. Город стоит на возвышении, и пса приходится тащить на себе к пирсу на цепи и топить. Тому, кто угостил лучше всех, могут дать бумажную собачку, а тому, кто пожадничал, сделают огромную суку из бочки, и ему придется на себе ее тянуть черт знает сколько.

Эта традиция, надо сказать, очень сильно бесит моряков; они говорят, что скоро невозможно будет швартоваться — все дно в суках.

ШАХТА

Поскольку тебе предстоит путешествие глубоко в породу, тебя прилично закутывают: портянки, подштанники, одни штаны, вторые, свитер, куртка, варежки, шапка. В таком виде вначале ты входишь в задрипанное помещение с кафельными стенами и железными столиками — словом, морг. Там некая тетя Люся выдает шахтерам фонари и самоспасатели. Некий дядя инструктирует, как пользоваться самоспасателем: такая коробочка сбоку, ты вешаешь ее на себя, и там что-то должно хлопнуть, тогда появится кислородная маска, и на сколько-то минут это тебя спасет. Нам показалось это абсолютно бесполезной вещью, потому что если метан взорвется, то тебе хана. Если тебя завалит, то она тоже не поможет: тебя ждет долгая и мучительная смерть, ты просто будешь тяжело дышать и смотреть на грязь и щебень, пока тебя не завалило. Вообще это вроде как помогает, когда идет выброс газа. Но там практически не пользуются респираторами, потому что он быстро забивается угольной пылью.

Вначале все идут в место, где все шахтеры садятся в «карету» — такое довольно узкое, под 30 градусов, пространство, мини-поезд, вагонетка, как американские горки, только с узкой маленькой тесной крышей. Все гремит, ты не понимаешь, что там спереди, очень плохое освещение, очень слабое, его включили-то специально для нас. Рельсы и какой-то канат типа лебедки, который это все тянет. Первая часть выработки, верхние слои, очень цивильные; дальше все на соплях начинает держаться. Не то чтобы шатается, но вызывает опасение. Все это начинает походить на старые фотографии золотой лихорадки. Сотни каких-то дверей, система вентиляции продувает угольную пыль.

В какой-то момент пространство сужается и вибрация усиливается настолько, что дальше нельзя проложить рельсы для кареты. Там штольня, и нельзя построить лифт. Дальше какой-то участок, куда ты спускаешься пешком по промышленным и давным-давно отработанным участкам. И приходишь к штуке по прозвищу какаду (то есть ККД — канатно-крейсерная дорога): железный шест изогнутый, на нем сидушка и сзади резиновый хвост, который волочится, чтобы карусель особо не качалась. И выглядит это как адский пони. С криво покрашенным номером. И вот все эти сонные брутальные мужики запрыгивают каждый на своего «пони» и, свесив ноги, медленно катятся на этой карусели. Мы и сами запрыгнули и поняли, как же хорошо вот так вот под землей скользить.

Короче, это момент расслабления, медитации, где-то в яме. Переосмысливаешь все. Ехать минут 20, мы писали всю дорогу, не прерываясь. Дорога идет практически до забоя, где вырабатывают уголь.

В забое ты довольно быстро покрываешься пылью. Забойщики, которые около бура работают, покрываются пылью просто за секунду. Мы шли, становилось все уже и уже. Порода, трубы, вниз идущие, по ним вода струится, какие-то деревянные мостики. Все на соплях. Еще в первой экспедиции какая-то херня свесилась сверху и разбила мне камеру, но, к счастью, теперь с ней все хорошо, просто вырубился звук.

ДЬЯВОЛ

Как-то раз с нами в шахту спускался один из инженеров, некто Щерба. Супервеселый, мы с ним очень классно потом разговорились. Мы стояли и снимали, как по конвейеру идет уголь, я его спрашивал, есть ли у них какие-то поверья. Он сказал, что есть поверье про духа, который появляется перед коллапсом и возвещает беду. Это такое суеверие у украинских горняков. Я был слегка разочарован, так как надеялся, что мне сейчас расскажут байку про дьявола и тому подобные вещи.

Кстати, про дьявола. С нами же батюшка поехал, нести туда православие. Старший Твердовский подумал, что это очень актуальная и классная тема — взять его с собой. Супербодрый такой. Все крестил, а потом брался за фотоаппарат и снимал себя на аватарки. Они как-то пришли к главному инженеру и попросили пустить их внутрь, чтобы освятить шахту и забой, но инженер их мягко так послал. Сказал, там внутри дьявол, которого лучше не тревожить. И это у всех шахтеров есть ощущение, что шахта — это что-то дьявольское.

ПИРАМИДА

Мы разделились, Ваня-младший остался в Баренцбурге, а мы со старшим и звукорежиссером улетели на вертолете на Пирамиду. Думали, что это брошенный и покинутый город, там раньше жили 600 человек, а сейчас — семь. И все семеро живут в отеле «Тюльпан». В отеле очень плохо топят.

Пирамида стала сакральным местом для меня. Там я погрузился в себя. Мне стало не важно все, что здесь происходит. Мне стало жаль Россию. Очень жаль Россию. Понятно, что это все бы рухнуло. Это же искусственно созданная идиллия. Но там была идиллия. Это, к слову, единственное место, где на самом деле, действительно работает коммунизм, благодаря огромным вложениям. Есть о чем подумать.

Город Пирамида стоит у горы, которая по форме напоминает пирамиду. Зиккурат. Мы встретили в Баренцбурге пирамидчанку, наглухо больную, она работает в лаборатории и в свое время работала на Пирамиде. И она рассказывала, что в столовой в свое время было 14 салатов, и все абсолютно бесплатное. Был огромный спортзал и ДК. Сейчас все эти достопримечательности брошенные и пустые.

Они построили идеальный уголок, в который привлекались лучшие специалисты. В 1998 году это все законсервировали, чему способствовало много факторов. В 1996-м упал самолет: заходя на посадку, врезался в гору, погибло 100 с чем-то человек. Потом загорелась шахта в Пирамиде, ее не смогли потушить. Они заблокировали доступ кислорода, но уголь до сих пор тлеет. Это такой местный арт-объект: там стоит памятник, мемориальная доска о том, что здесь была добыта последняя тонна угля, и стоит последняя вагонетка. В ней живут несколько человек, которые поддерживают консервацию и работают в туристический период. Они ждут туристов.

ЮРА И ПЕТРОВИЧ

В Пирамиде мы нашли совершенно сумасшедших героев, Болека и Лёлека на Севере. Один такой самонареченный губернатор. Они оба — два экскаваторщика, им под полтос. Два друга, Юра и Петрович, два мужика, влюбленных друг в друга. У них каждый день случается какой-то коллапс. Им на Пирамиде оставляют упоротые вещи, типа старого-старого «КрАЗа», махины а-ля «ЗИЛ», он жутко пердит, едва-едва ездит, так что они его день напролет чинят.

Как-то у них в очередной раз полетел «КрАЗ», а им как раз надо было ехать за водой, потому что там нет трубопровода, но есть водокачка. Она автоматическая, но подносить баллоны надо вручную. Водокачка идет от искусственно созданного озера с питьевой водой из скважины. Чтобы грунт не попадал в воду, они полностью заморозили дно. По периметру озеро стоит все во фреоновых установках, как в морозильных камерах, огромных колбах. Я думаю, что все это каких-то неоправданно бешеных денег стоит, и решалось их установить так: «А давайте все тут заморозим!» — «А давайте!» И озеро взяли и заморозили. И вот Юра и Петрович каждый день ездят на этот миллиардный проект, пытаются с адскими усилиями накачать воды.

Представь себе персонажей, у которых все все время идет ебом. Петрович орет: «Юр, бля, надо розетку включить!» — и этот Юра начинает бегать кругами и орать: «А где здесь, на хуй, розетка?» — потому что, для того, чтобы все заработало, надо воткнуть вилку. Они пытаются это сделать час, наверное.

Второй день начался с того, что у них замерзло говно в трубах. Какой-то датчик сломался и все говно, что было, замерзло. И они долго с важным видом ходили и размораживали его с помощью горелки. Они экскаватором вырыли огромную яму и пытались это все дело отогреть. Мы с Твердовским были счастливы: до того, как мы их встретили, у нас получалось какое-то кондовое кино, но эти двое все поменяли. Перед нами развернулась настоящая комедия. Короче, эти разогревают говно, и оно начинает идти: валит черная жижа. И они радуются этому, как дети. Пустота, общий план, Юра и Петрович орут друг другу радостно: «Потекло!» Как будто открыли месторождение нефти. Я уверен, что у них каждый день происходят такие скетчи.

РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Итак, мы приехали в место, где все нас ненавидят. Ну, в принципе, все они очень добрые, особенно экскаваторщик Петрович и его друг Юра. Они абсолютно нормальные. Буфетчица — такая мутная лисица, она была главной буфетчицей в Баренцбурге и теперь главная буфетчица в Пирамиде. Когда мы приехали, все отмечали чей-то день рождения, и мы надеялись что-нибудь подснять. Мы стучались в дверь, откуда раздавался смех. Вышла буфетчица, сказала: «До завтра, ребята, встретимся завтра в обед». Закрыла дверь и ушла дальше угорать.

Мы с первого дня сдружились с гидом Вовой, который потом дико извинялся за всеобщее поведение и угощал нас какими-то продуктами, которые у него были. Он стал нашим добытчиком кофе, потому что там кофе нет. В Лонгйирбюене при этом есть все: там любая еда, одежда, снегоходы продаются. Все в изобилии. Это ж Норвегия. Но шахтерам никуда нельзя идти. Те, с кем мы общались, понимают, что для них это такая тюрьма. Они не могут выйти за пределы поселка. Одна улица, и все. Вся жизнь проходит внутри гостиницы.

В Пирамиде мы много катались без дела на одной из двух больших «Тойот» гендира. Маршрут был довольно ограниченный. Там есть бухта Петунья, где просто красиво и ничего нет. С другой стороны все заканчивается озерцом и завалено снегом. Ты никуда не можешь уехать.

Утром каждый день, в семь часов, звонят по спутниковому телефону. У них один телефон на всех. И звонит всегда Петрович. Говорит, что надо и что происходит. В Пирамиде нет связи вообще. Там даже раций нет. Все в разных местах, никто не может коммуницировать. Интернета нет.

ОЛЕНИ

Здесь находится самый северный Ленин в мире, и олени приходят пастись к нему, потому что рядом лежит не очень толстый лед и растет какая-то травка. Вот сколько я видел лосей, а они огромные, брутальные, — олени совсем другие, они милые и маленькие, гладенькие, хорошенькие. Тупые как не знаю кто.

Поскольку делать там было особенно нечего, мы ездили на машине и пугали оленей. Это очень смешно. Раньше я всегда задавался вопросом, почему, когда показывают все эти сафари, зебры бегут параллельно, вместо того, чтобы просто убежать в другую сторону. С оленями та же штука, они бегут параллельно машине, не сворачивая. Когда ты подъезжаешь к ним, они стремаются еще больше, а когда объезжаешь — они продолжают бежать рядом.

МЕДВЕДИ

Единственное, что делает Шпицберген опасным, — это присутствие медведей, и они жрут людей раз в сколько-то времени. Там все постоянно говорит о медведях — символика в медведях, периодически кто-то рассказывает про медведей, про то, что год назад выкинуло кита и приходили медведица с медвежатами и жрали его. Был такой буфет открытый. Приходили несколько месяцев подряд и ели этого кита. Замерзает залив — и образовывается медвежий путь. В норвежской части есть самое северное поселение в мире, где живут люди, — Ню-Олесунн. Там никто не выходит покурить на крыльцо без ружья. Зимой они часто появляются вместе со льдом: потому что там трутся нерпы и моржи.

На Шпицбергене есть губернатор, который за все отвечает, есть местная полиция и спасатели, но по большей части они защищают от покушения на животных. Ты не можешь убить медведя, даже если они будут нападать, из-за того, что они в Красной книге. Все тамошние «пукалки» — фактически смерть: там нормальные патроны, 7,62, но ты не можешь просто взять и выстрелить в медведя. Убить медведя тяжело, потому что нельзя в голову стрелять — он терминатор, рикошетят пули, потому что очень толстый череп. Наши паршивые винтовки типа «Лось-4» — полная ерунда, там три патрона, из них два предупредительные. Короче, верная смерть.

ГРУСТЬ

Дело в том, что на Шпицбергене тотально нечего делать, совершенно. Я очень хочу гидом поехать в этот период. Нет туристов, все их ждут. Для гида — период абсолютной стагнации. Гид пытался найти себе какое-то занятие, что-то почитать, куда-то сходить, помочь Юре и Петровичу, но в основном просто ходил по острову с ружьем, и все. Было темно, гид ушел. Ружья не было.

Я очень четко помню ощущение поездки на Грумант. Когда ты идешь по морю и вдруг вступаешь на берег, это какой-то «Звездный десант»: ты в космосе, ничего нет, от моторной лодки не очень приятно, но чувство восхищения заставляет тебя забыть обо всем.

Реальность — это грусть. Тема все эти дни не менялась. Не знаю, как для ребят, но для меня все происходящее было грустно. Но грусть такая, хорошая. Тебе нравится, что это все развалилось, к сожалению, но и к счастью. Такая мини-Россия. Место отражает, как у нас все делается в стране. Въебали денег, закончили, все рухнуло. Оставили людей на развалинах.

Я сейчас приехал в Москву, и мы общаемся с экспедиционным центром, который хочет развивать там туризм. Мы хотим там делать концерт, в Пирамиде, в стиле Heima (концертный тур Sigur Ros). С другой стороны, мы не хотим туда людей отправлять. Будет полный пиздец, когда там появится этот вот средний класс на квадроцикле, бухой в жопу, еще и с ружьями. Русский турист — это страх.