«Я прошел серьезное испытание бородой и усами»: Интервью с актером и режиссером Беном Аффлеком

Дебютировав с фильмом «Прощай, детка, прощай», Бен Аффлек (широкой аудитории известный как актер) продолжил снимать кино — в 2010 году появилась вторая его картина, «Город воров». Этой осенью на экраны выходит его фильм «Арго» о знаменитом дипломатическом конфликте, произошедшем в 1979 году. В результате проваленной операции по спасению американских граждан погибли несколько военнослужащих США, а карьера тогдашнего американского президента Джимми Картера и всей политической системы была поставлена под угрозу. В день вступления на пост президента Рональда Рейгана заложников, наконец, освободили.

При этом к экранизации он готовился не только с технической точки зрения, но и интеллектуально — оказалось, история Ближнего Востока была специализацией Аффлека, когда тот еще ходил в колледж. О том, как выживали люди в ситуации межкультурного конфликта конца 1970-х, как действовало ЦРУ и как разрушить концепцию костюмированного фильма, когда снимаешь кино по реальным событиям, Бен Аффлек рассказал в этом интервью FURFUR.

Американский актер и режиссер

Почему вы решили рассказать именно эту историю?

Я решил, что это довольно непростая драма и при этом действительно случившаяся. Во время съемок нас не просто проинформировали о происходивших в то время событиях — у нас была возможность транслировать историю, которая событиям предшествовала. Это попытка показать уже знакомые события с интересной и неожиданной стороны. А кроме того, это история, которая вселяет надежду, в отличие от множества других циничных фильмов на эту тему (учитывая отношения Запада и Ближнего Востока). 

Вы проводили какие-то исследования?

О, их была тьма. Я прочитал тонну книг, поговорил с кучей разного народа, ездил в Госдеп, ЦРУ, читал все, что мог найти на эту тему, проводил все свое время с Тони Мендезом (агент ЦРУ — Прим. ред.), слушал истории от первого лица, провел собственные расследования относительно нескольких человек-заложников. Еще я собрался в Иран, но так и не смог поехать: я хотел посмотреть на местность, сделать пару сцен с небом Тегерана, а не рисовать его потом (в итоге пришлось все-таки так и делать, и результат вышел великолепным). 

Почему вы так и не поехали в Иран?

Я пытался поехать в эту страну и раньше, когда искал информацию для другого фильма, но в Госдепартаменте мне сказали, мол, мы вам рекомендуем воздержаться от этой идеи.

На следующий раз я твердо решил поехать туда, даже не спрашивая разрешения, — туда и обратно летают обычные самолеты, оставалось попробовать получить визу. Тогда мои собеседники стали говорить, что это может помешать съемкам: мол, будет невозможно посещать всякие достопримечательности и места, которые я намеревался увидеть, потому что всегда рядом будут чиновники с фотоаппаратами. Что в итоге я буду невольно втянут в политическую ситуацию в стране, а этого я уж точно не хотел: мне как художнику было важно рассказать историю, и если бы каждое мое действие было подвергнуто публичной огласке, я бы уже не снял кино, которое хотел.

Я многое слышал о великом народе Ирана: что жители этой страны хотят веселиться и быть живой и энергичной частью остального мира, но, к сожалению, живут под гнетом диктаторского режима. По иронии в каком-то смысле это то же, что делал Шах, просто покрытое исламским фундаментализмом. В конце концов, силой обладают лишь несколько человек — они и принимают решения, а находящийся в тисках насилия парламент исполняет лишь номинальную роль.

Что было самое трудное в работе?

Самым сложным было как раз сделать так, чтобы все это выглядело по-настоящему. В то же время я хотел работать в духе голливудской комедии 1970-х. При этом в фильме есть темное начало, поскольку картина все-таки про теракт. 

Еще мы должны были поменять языки, на котором были написаны всякие вывески: с турецкого или английского на фарси; где-то пришлось снять табличку 9/11, висящую сейчас на каждом доме. Это не очень интересно рассказывать, но отняло чуть ли не больше времени, чем сами съемки. Мы начали подготовку в июне и закончили примерно через год.

Вы же не можете показать в кино все, что случилось в реальности. Насколько результат отличается от реальных событий?

Мы пытались быль предельно близкими к случившемуся, убедить зрителя, что события действительно реальные. Некоторые вещи мы переносили из того места, где они происходили, в другой, более интересный пейзаж. Или наоборот какие-то не очень интересные вещи приходилось «разводить» по разным местам, просто чтобы зритель не умер со скуки и не ушел из кинотеатра. Но только тогда, когда это было не очень принципиально.

Правда ли, что заложники были посланы британским и новозеландским посольствами?

Все было немного сложнее и было связано с одной серьезной проблемой: ведь это в не очень приятном свете показывало Великобританию и Новую Зеландию. Но я пытался представить всю ситуацию так, чтобы было понятно, что у этих стран не было другого выбора. Мне кажется, на их месте мог быть кто угодно. Канадцы в этом смысле повели себя героически, и это видно в кино.

Как вам прическа и то, как вас нарядили для фильма?

Костюм мне понравился больше, чем прическа — в ней было жарковато. Я вообще не мог понять, как Bee Gees удавалось выступать все эти годы и не заработать солнечный удар. Для меня борода и длинные волосы уже были испытанием, а ведь я гулял в таком виде и в реальной жизни.

Вот чего я точно не хотел, так это превращать киноленту в один из этих костюмированных фильмов про 1970-е, где все ходят на каблуках и джинсах-клеш. Мне хотелось, чтобы из 1970-х там было ощущение, а не тачки или каблуки.

Как так получилось, что вы стали изучать историю Ближнего Востока в колледже?

Я решил пойти в колледж, зная, что про театр или драму я и так узнаю. Образованный и эрудированный актер лучше, чем простой актер или режиссер. Мне как раз нравится международная политика и вообще тема политики, а в то время, конечно, самой популярной специализацией была международная политика СССР. Во всяком случае, если ты хотел работать на правительство, ты просто обязан был знать именно это ответвление политики. 

А Ближний Восток был захолустным департаментом, в котором работало не очень много людей, и правительство США не считало тему хоть сколько-нибудь релевантной. Мне хотелось отделиться от всеобщего потока и учиться чему-то новому. Я считал Восток таинственным экзотическим местом, каким-то недосягаемым, мне хотелось попытаться выяснить, в чем корни этой тайны. Это странный кусочек земли, где Саудовской Аравии досталась пустыня с населяющими ее 100 лет бедуинами, а десять лет спустя там выросли небоскребы.

Вы много путешествовали по Ближнему Востоку?

Да, и до, и после обучения, так как по иронии судьбы провел время с нашими войсками. Я был на Ближнем Востоке, в Кувейте, в Турции, если это считается, Иордании, Египте, Северной Африке — везде, кроме Ливии. Я вообще очень люблю путешествовать, и это просто восхитительные места. Можно найти там то, чего и не ожидал найти (правда, не всегда эти открытия хорошие).

А не хотели бы начать съемки кино о ситуации в Сирии? 

Для начала об этом напишут тучу книг. В одной серьезной американской газете было написано о том, что ЦРУ обеспечивает оружием сирийские группы сопротивления, и это вызвало в моей голое очередную волну размышлений по поводу того, что мы снова вовлечены в этот процесс. Мы как бы должны выбрать сторону, надеясь, что все делаем правильно.

Как знание актерской техники помогло вам в профессии режиссера и наоборот?

Мне это помогает понимать другую сторону процесса: я знал, что может оказаться полезным, чего ожидать, а они знали, что я актер, и доверяли. Мой подход заключался в том, чтобы создать атмосферу, о которой я мечтал сам, когда играл: я даю каждому возможность экспериментировать и почувствовать себя главным на площадке. Я хочу, чтобы актер мог попробовать все, что хочет, чего бы нам этого не стоило, чтобы открылся поток бессознательного.

Легко быть одновременно режиссером и актером?

Тут есть свои преимущества. Иногда смотришь сцену, в которой плохо сыграл, и хочешь поменять, а не можешь — а тут, когда ты и актер, и режиссер, ты сам решаешь, что переснять.

Вам хотелось, чтобы в 1970-х, к которым вы апеллируете, были мобильные телефоны или Facebook? Вы думали о том, как легче было бы жить в то время?

Я вам так скажу, с каждым годом снимать фильмы про современность становится все сложнее, потому что все проблемы решаются легко — сообщением в Facebook. Сейчас они бы просто затвитили, что с ними происходит, и остались спасены. Или воспользовались мобильным, и фильма бы тогда не получилось.

В том времени определенно есть что-то ностальгическое — если ты вышел из дома, тебя просто невозможно было отыскать. Тебе звонили, и кто-то говорил: «Его нет дома, не знаю, где он. Он вам перезвонит, когда вернется». И если тебе надо было кому-то позвонить, ты шел в телефонную будку и никогда не знал, кто тебе звонит. Мне кажется, в этом больше свободы. Мы как-то привязались друг к другу — в прямом смысле: теперь мы так крепко связаны, и это, с одной стороны, неплохо, но иногда я спрашиваю себя: неужели правда это так необходимо? Но это тема для другого фильма.

Расскажите вообще про жизнь — где ваше место в ней, в целом? Вам исполняется 40...

О, боже!

Что, как известно, новые 25, но...

Это новые 15. Не хочу сглазить, но, кажется, я чувствую себя лучше, чем когда-либо ранее. Мне нравится мое отношение к работе, открывшиеся передо мной возможности, возможность работать больше, чем раньше, приносить больше пользы. Я сейчас там, где мне очень-очень хорошо, хотя что-то внутри меня боится, что вот-вот случится что-нибудь ужасное, потому что уж слишком мне хорошо. Так что я пытаюсь просто сконцентрироваться на том, что имею.