Как я забил на Запад и полюбил русский андеграунд

Прошедшей осенью мне в качестве диджея довелось выступать на «Замесе», устроенном журналом FURFUR в клубе «Смена». В течение одной пятничной ночи на сцене сменяли друг друга ряд очень разных, характерных команд и исполнителей от Summer of Haze до рэп-коллектива «Ленина пакет», который разросся в живую авант-панк-группу. Лично мой сет вышел скомканным, но я уходил с хорошим настроением и стойкой мыслью: в 2015 году в России наконец-то появился свой музыкальный андеграунд. 

Такой громкий вывод вызывает целый ряд острых вопросов. А что же, до этого не существовало достойных независимых команд? Да и какое значение имеет сегодня само понятие «андеграунд», когда основной канал распространения музыки доступен и открыт всем? 

Возьмём для примера западную сцену. Определить, относится ли музыкант к музыкальному мейнстриму или сохраняет независимый статус, можно по тому лейблу, который ведёт его дела. Контракт с мейджором сулит большие возможности для распространения музыки и значительно ограничивает пространство для экспериментов. Такая система складывалась десятилетиями, и даже появление интернета не смогло разнести её в пух и прах, пускай и значительно попутало карты. Тут тоже существуют оговорки: артисты из подполья питают мейнстрим новыми идеями, если и вовсе не начинают работать на него. А музыканты некоторых независимых лейблов, как XL Recordings, сохраняют гордый независимый статус и возможность экспериментов, но всё-таки собирают стадионы. И всё же в общем и целом такая логика скорее работает: на Sacred Bones выходят подпольщики, на Interscope Records выходит Лана Дель Рей.

В России такое разделение не имеет никакого смысла — ни индустрии, ни лейблов здесь нет. В некоторые периоды времени андеграунд всё же существовал: в 1980-е магнитоальбомы копировались с плёнки на плёнку, поэтому записанный Летовым в Омске альбом мог по уже налаженным каналам попасть в Москву, а оттуда — распространиться и по всему СССР. Тогда такая схема была альтернативой единственному существующему лейблу «Мелодия». В 1990-е индустрия в России вообще носила характер хаоса: в домашних условиях с кассеты на кассету переписывалось по большому счёту всё подряд, а в любой музыкальной лавке можно было без труда отыскать и матёрую маргинальщину Лаэртского и «ХЗ» рядом с признанными именами советской эстрады в виде бутлегов Аллы Борисовны. Тогда у молодых независимых артистов даже были лазейки, через которые можно было попасть на радио и в телеэфир, и были свои патроны вроде Михаила Козырева, которые и вывели существующий на тот момент андеграунд в настоящий мейнстрим. На рубеже десятилетий эфиры станций и каналов были подчинены целям крупных бизнесменов, популярность легко копируемых аудиокассет сошла на нет, независимая сцена начала повисать в прострации. А с появлением «ВКонтакте» и пробелом на месте всего интеллектуального права, казалось, был забит последний гвоздь в будущее отечественной инди-сцены. 

Заниматься музыкой большого смысла уже не было — до аудитории не достучишься, денег не заработаешь. Интеллектуалам детище Павла Дурова казалось оплотом маргинальной России, «прогрессивной» публики отчаянно не хватало, молодые группы решили пытать счастья и сдаться западному влиянию: «А вдруг нас могут услышать там. Нужно лишь выглядеть и звучать не хуже». Севшая на мель баржа музыкального андеграунда потихоньку заскрипела. Запад отреагировал усталым эхом и заметками в третьестепенных изданиях, но уже и это казалось тогда большим достижением: «О нас написали!» — «О них написали!!» С радостной мыслью «Не хуже!» на концерты струйками потянулись молодые поклонницы. Андеграундом тут и не пахло: с потерей идентичности музыканты оказались в позиции «свой среди чужих, чужой среди своих». Стать новой русской сценой им было не суждено, на Западе же они столкнулись с огромной конкуренцией в виде сонма таких же групп из других стран третьего мира.  

Конечно, и тогда существовали независимые коллективы, которые копались в своей истории и искали не только интересный звук, но и собственный голос. Были и уже названные выше ребята, и, например, безумно талантливый Антоха МС, но ни знать, ни слушать их никто не хотел: на фоне западных кумиров они выглядели диковинками, нечёсаными исключениями, которые как будто нарушают привычную картину музыкального мира. Однако все они отреагировали мужественно и использовали эту проблему как преимущество: значит, есть ещё время, которое можно вкладывать в работу. 

Но мне надоело лицемерить и делать вид, что западная музыка ведёт касающийся меня диалог. Или делать вид, что их сцена не страдает от кризиса свежих идей.

Так что же, наконец, произошло в 2015-м? Невероятно, но: музыкальное импортозамещение. Глобально взоры девяти из десяти российских меломанов так и остались обращёнными к Западу. Но другие были озабочены новыми для себя вызовами, обусловленными, конечно, общественно-политической ситуацией. Ну вот, что мне от того, что Angelic Milk понравились кому-то на Stereogum? Stereogum меня не знают, моих проблем не понимают и никогда понять не смогут. А то, какую музыку мне слушать, я могу решить и сам, используя для тестов собственные уши. Мне по-прежнему нравится многое из западной музыки, и я знаю, что чисто по-человечески мы с Дином Блантом или Эриком из Ratking друг друга поймём. Но мне надоело лицемерить и делать вид, что западная музыка ведёт касающийся меня диалог. Или делать вид, что их сцена не страдает от кризиса свежих идей. И, оборачиваясь, я вижу, что таких, как я, становится всё больше. И к нам присоединяются те молодые, которые только выросли в осознанных потребителей музыки, которым «Гуляй рванина» и KOVSH дороже всех релизов Stones Throw. Надежда (или миф) о будущей вовлечённости России в общемировой контекст, в том числе и музыкальный, рухнула буквально на их глазах. У таких молодых людей нет никакого ощущения собственной неполноценности по сравнению с жителями других стран: для них история разворачивается здесь и сейчас. 

Отсутствие музыкальных медиа с лихвой окупилось распространившимися пабликами «ВКонтакте», через которые узнавать о музыке стало ещё проще. Новые музыкальные группы ищут и находят себя в музыкальном наследии СССР и России, а песни на английском теперь звучат хорошо разве что у Pinkshinyultrablast и Motorama, у которых и правда есть поклонники за рубежом, а значит, этим песням есть кому внимать. Все остальные переключились на русский язык и на местную же аудиторию. Glintshake успели образоваться ещё в прошлых условиях, а теперь очень тонко почувствовали ситуацию и перешли на русский.

От панка до рэпа — я никогда не наблюдал такого большого количества новых музыкантов, как в уходящем году. В прошедшую субботу — уже с группой — я выступал в импровизированном клубе в натуральном автомобильном гараже, где помимо моего коллектива было ещё 11. Десять из этих групп до феста не слышал почти никто (мою в том числе), но все вместе они собрали народа на небольшой гаражный кооператив. Всё было как на том же «Замесе», где после выступления одной группы и перед началом новой аудитория у сцены менялась чуть ли не полностью, но каждый раз зал был заполнен битком. 

В любом из пабликов о новой русской музыке можно увидеть изобилие релизов и совершенно живой отклик аудитории. У сцены уже есть и свои легенды, причём на любой вкус: кому Summer of Haze, кому «Панк-фракция» и Женя Куковеров, кому Андрей Митрошин. Выходит, что есть и группы, и релизы, и аудитория, есть каналы распространения и целый мир маленьких медиа. Получается, и своя индустрия у нас уже стала появляться. И в каком-то отношении даже более прогрессивная и привлекательная — у нас музыканты и их аудитория уже варятся в одном котле бок о бок, когда во всём мире им ещё только предстоит сделать шаги по направлению друг к другу. 

Но есть ли в этой индустрии андеграунд и мейнстрим? Андеграунд точно есть: в современной российской культуре все эти герои покоятся далеко на задворках, записываются и распространяются совершенно стихийно, живут экспериментами. И, если им ничего не помешает, в 2016–2017-м они ещё будут развиваться, обрастать своими фанатами, продолжать формировать местный звук и специфику. К существующей аудитории двух столиц добавятся регионы (это уже происходит), и тогда, возможно, их творчество даже сможет их прокормить. А вот мейнстриму в этой системе пока и места вроде бы нет. Мейнстрим пускай таким и остаётся — западным.