Всё зло от женщин: Писатель Инга Шепелёва о том, как появились ведьмы

Святые отцы постановили, что нужно подальше держаться от женщин, потому что Земля всё равно погибнет, потому что на ней слишком много развелось грешников.

В новой религии женщине не было места, ей, бывшей в эпоху язычества всем, целым миром, вселенной, не осталось даже прискорбного третьего места. Потому что она вообще не создана по образу и подобию божьему. В Священном Писании ничего не говорится о душе при сотворении женщины. Нет у неё души, потому что душа её – между ног и в стопах, потому что они приближают её к земле, её душа — в волосах, потому что с помощью них она сообщается с небом, с разными духами и с самим дьяволом, который сам есть белый, черный и красный дым. 

Женщина — это земная красота. Женщина — прямой упрек стыдливым монахам, ибо она их рожает из своего чрева, о котором нельзя даже думать. Она — красота природы, а новый бог ненавидит красоту природы. Потому что природа обильна, бесстыдна, природа бесстыдно рождает, бесстыдно совокупляется, бесстыдно раскидывается перед человеком. Природу создал Пан, Приап, Вакх, старый, страшный бог, который впоследствии будет зачернён до признаков дьявола. 

Любая красота стала видеться прямым подтверждением ничтожества и преходящести внешнего мира. Наказывается каждое желание, наказывается любое стремление к познанию, к красоте, эстетизму, бунту, изобилию. Проклинается каждая полоса парчи, каждая книга, каждый поэт и философ. Проклинается театр и цирк, святые отцы боятся даже красок, цветов, ибо демон, злой враг, охотнее всего наряжается в краски роскоши. Уничтожаются живопись и скульптура, разрушаются древние храмы, и на их месте воздвигаются безмолвные и скорбные кресты.  

Золото стало первым антихристом, превратило церковь в блудницу, а чистую женщину — в распутницу. Человек XIV века впервые испытывает на себе весь абсурд капиталистического общества: от него требуют того, чего у него нет и быть не может, помещики требуют от своих крепостных золота, которого они не видели даже издалека, а не получив своего, ставят их на раскалённые угли.

Новый бог был искажён церковниками и ненавистен народом, старый бог возвращался из подземелий в новом, также искажённом и гротескном облике, которым наделил его рассудок больных людей. Пан выбрался из-под земли и стал дьяволом, раздулся до немыслимых размеров и воцарился над мрачным миром, где не было ничего, кроме страха и смерти, грязи и похоти, ненависти и алчности. 

Церковь предпочитала не замечать, что простой народ с самого начала отказывался принимать её условия. До X века люди продолжают носить на себе миниатюрные изображения и маленьких куколок, набитых тряпками или мукой, — изображения великих богов древности, Юпитера, Венеры, Дианы и других. В некоторых домах им приносят жертвы, гадают, тайно и тихо отмечают праздники плодородия. Церковь напрасно грозит за это смертью, народ неостановим. В страшном мире, полном непознанной ночной темноты, в мире без будущего, могут спасти только те, кто спасал отцов и далёких предков. Ещё в XII веке Бурхард Вормский писал, что запреты подобной бытовой магии ни к чему хорошему не приведут и только озлобят народ. Однако в XIII веке остатки язычества гневно осуждаются, а около 1400 года Жерон пишет о том, что старые суеверия и не думают исчезать. 

И эти желания начали прорываться сквозь ледяную кору запретов, разрастаясь до немыслимых размеров и приобретая невиданную раньше дьявольскую страсть. Не имея выхода в естественных телесных наслаждениях, в творчестве, ремесле, работе ума, жизненная сила приходит в упадок. Лишённая света, тепла и воздуха, она проявляется в безудержных оргазмических припадках и кожных заболеваниях. Человек, так яростно подавляющий свои желания, вдруг становится одержим ими. Против этой болезни у средневековой Европы есть всего два лекарства — смерть и неволя. Чистые и целомудренные женщины вдруг покрываются ужасными язвами, и это воспринимается ими как кара за грехи, которых они не совершали, и, чтобы восстановить справедливость, они начинают грешить, как никогда раньше.  

Люди, простоявшие несколько десятилетий у запертых ворот церкви, отчаялись просить помощи и вернулись в леса, к своим древним богам, к ведьмам и колдунам. Огонь, сжирающий человека, бывал настолько силён, что все святые, вместе взятые, не могли помочь ему. Тем более что громкие процессы над церковниками, разоблачавшие содом и алчность, царившие за алтарём, ещё больше подорвали престиж церкви в глазах народа. 

При Людовике IX сеньоры, не имея обычной забавы грабить и жечь земли соседей из-за запрещения частных войн между вассалами, были особенно жестоки со своими крепостными. Ужасающая жестокость знатных сеньоров не знала границ. Замки были полны рыцарями без женщин. Воины, пажи и слуги изнывали от скуки и жили ради выездов вниз, к вассалам своего сеньора, где отводили душу, притесняя и оскорбляя семьи крепостных. Сеньор мог содержать такую массу мужчин, только отпуская их время от времени погулять, позволяя им насиловать крестьянок. Крестьян заставляли лаять, секли розгами. 

От чумы 1347 года вымерла половина Европы. За чумой пришёл голод, люди ели трупы и собак, потом опять эпидемия и опять голод. Люди сорвались с мест и начали бродить по лесам в отчаянном ожидании смерти. В 1350 году началась ужасающая эпидемия эпилепсии, имевшая вид пляски святого Витта. Больные хватались за руки, образовывая громадные хороводы, и неслись по кругу, спиной друг к другу, кружились до полного изнеможения. Остальные, глядя на них, сначала истерически смеялись, а потом тоже впадали, точно заразившись, в такую же пляску перед лицом смерти и ужаса. Единственное средство, которое рекомендовала церковь по отношению к таким больным, — биение кулаками и ногами. Европа, и без того истощённая чумой и голодом, стояла на пороге страшной эпидемии эпилепсии и могла превратиться в землю безумных иступлённых идиотов. 

Чтобы свободная воля могла продаться сатане, она должна была быть доведена до крайности. Отчаявшийся человек — это не только человек страдающий, угнетённый, но и человек, познавший классовое неравенство и нищету, познавший бедность во всей её глубине и мраке. До 1300 года этого представить себе нельзя, как нельзя представить истинную нищету без истинного богатства. Только когда была открыта Америка и в Европу хлынуло золото, только когда золото затмило любую религию, подмяло под себя церковные догматы и благодетель, целомудрие и аскезу, наступило время по-настоящему дьявольское. 

Золото стало первым антихристом, превратило церковь в блудницу, а чистую женщину — в распутницу. Человек XIV века впервые испытывает на себе весь абсурд капиталистического общества: от него требуют того, чего у него нет и быть не может, помещики требуют от своих крепостных золота, которого они не видели даже издалека, а не получив своего, ставят их на раскалённые угли. И народ, доведённый этим абсурдом до безумия, восстаёт бесчисленное количество раз и снова падает поверженный, и снова встаёт, хрипя от бешенства, и бросается на своих мучителей. Во времена Людовика Святого толпы озверелых мужиков слоняются по всей Европе, грабя и убивая всякого, кто попадается им на пути, режут священников, оскверняют святыни. Самые страшные восстания были в 1381 году в Лангедоке, когда крестьяне нападали на священников, отрубали им пальцы, живьём сдирали с них кожу и жгли на медленном огне. Однако подобные восстания быстро бывали подавлены, и знать в своей мести была не менее жестока. 

Сатану больше не боятся, он становится во главе всей Европы, окунувшись в чистое золото, приняв вид нового золотого короля. Аристократия внешним видом подражает ему. Страшные малокровные женщины носят рога на голове, обнажают грудь и бесстыдно выпячивают вздувшиеся животы, мужчины обтягивают гениталии узкими трико, загнутые носы их обуви похожи на жала скорпионов. Кровати, на которых творится чёрт знает что, подражают церковным алтарям, женщины носят расшитые золотом парчовые платья, похожие на священные ризы. Люди ходили в масках животных и могли выставлять себя с самой низкой, животной стороны, их расшитые золотом костюмы воняли потом, чёрные зубы обнажались в гримасах сладострастия, кожа, покрытая коростой от грязи и различных болезней, бесконечно зудела, заставляя их впадать в сексуальные экстазы посреди улиц, на виду у всех. Золотушные, с торчащими рёбрами, неспособные зачать и родить, умирающие сотнями, заражённые всеми возможными болезнями, с испорченной прозрачной кровью, люди сами были похожи на слуг смерти, они ходили в коронах смерти, они были живыми иконами сатаны, его двойниками, его страшными подобиями. 

Ведьма придумала медицину наоборот, она действовала по принципу «клин клином», для победы над болезнью она использовала травы, приносящие смерть: белену, белладонну, дурман, чёрный паслён.

Люди вокруг сразу чувствуют её древнюю, знакомую на генетическом уровне мощь. Они бегут к ней по ночам, скрываясь и таясь, указывая в немом вопрошании на землю, где спят все, кого они любили, где лежат их отцы и дети, умершие от голода и болезней. Но людям тогда нельзя было задаваться подобными вопросами. Что после смерти? Ад. Что под землёй? Преисподняя. Другого варианта нет и не будет никогда. Жизнь — мука, огненные стены и там, и здесь, и повсюду. Тёмная ночь без просвета. 

И одна женщина может ответить на все вопросы, успокоить душу, назначить свидание с умершими, унять боль живых. Женщина эта — ведьма, первая и самая главная сообщница сатаны, ещё не ведающая о всех тех бедах, которые она причинит людям, а люди — ей. Она не жаждет земного совокупления, впервые она осознаёт вселенское, всеобъемлющее желание всего и сразу, всего мира, всей природы, всей земли вместе с её недрами и корнями растений, вместе со всеми живущими, со всеми существами, со всеми молящими, страждущими, жаждущими, боящимися и ненавидящими. Именно поэтому ничего из настоящего, земного и реального не в состоянии удовлетворить её страсти. Она хочет всего и сразу, и понятно, кто может ей дать всё это. И только через этот первый акт совокупления с древним богом, превращённым страданиями и болезнями людей в бога злого, ведьма смогла оплодотворить царящую повсеместно смерть и родить как будто спасение, заново родить природу. 

Самой главной заслугой первых ведьм был их вклад в медицину. Известно, что Парацельс сжёг все древние арабские книги по медицине, заявив, что научился только у «добрых женщин», как раньше называли ведьм. Ведьма лечит с помощью так называемых трав-утешительниц, а именно разных видов паслёновых. Некоторые из этих видов страшно ядовиты и могут убить человека, однако ведьме первой пришло в голову, что яд в малых дозах может быть лекарством. Для остальных людей эти растения продолжали нести смерть, и ведьме, как имеющей дело с этими растениями, приходилось испытывать на себе страх и ненависть. Её считали отравительницей, её страшно боялись. Она могла исцелить кого-нибудь ночью, а днём быть избитой камнями. 

Ведьма придумала медицину наоборот, она действовала по принципу «клин клином», для победы над болезнью она использовала травы, приносящие смерть: белену, белладонну, дурман, чёрный паслён. Сам принцип «a rebours», то есть «наоборот», — это главный ведьминский и сатанинский принцип, то есть здесь всё совершается совершенно противоположно тому, как совершается у христиан. Христиане боятся ядов как огня и лечат одними молитвами и святой водой, они пользуются духовными средствами, чтобы воздействовать на тело. Ведьма же, напротив, использует травы, средства материальные, чтобы воздействовать на душу. С их помощью она лечит страх, вызывает любовь, огонь души, ярость и страсть. 

Известно, что с помощью ведьминских зелий победили проказу и эпилепсию. Не было другого средства против этих болезней, кроме тех, которые были известны ведьмам. Ведьмы доказывали, что нет ничего нечистого, нет ничего грязного, что желудок и пищеварение так же важны, как мозг и душа. Всякая физическая сущность чиста сама по себе, её нужно изучать и лечить, нет ничего нечистого, кроме дурной нравственности. Из-за этого ведьм называли грязными, развратными и порочными. Из-за того, что они первыми начали лечить женщин, помогать им избавляться от нежелательных беременностей, устранять страшные родовые муки с помощью трав. Ведьма первая захотела понять и принять униженную и полную ненависти к самой себе женщину Средневековья. 

Такой была ведьма раннего Средневековья, её можно считать матерью тех безудержных и распутных ведьм, которые были зачаты на страшных кровосмесительных оргиях более позднего времени. 

Нужно сказать о том, что основным условием шабаша было то, что ни одна женщина не должна уйти оттуда беременной. Де Ланкр рассматривает это условие с той стороны, что сатана ненавидит детей и стремится к вырождению человеческого рода.

В любом случае происходили такие сборища чинно и благородно или, наоборот, все тотчас же впадали в страшный разврат, был в них ужас и была красота. Жрица, раздевшись донага, укрытая одними лишь волосами, ложилась на землю перед деревянным идолом, и демон, усевшись у неё на животе, собирает с него дары, которые ему приносились в жертву. Во Франции на живот и грудь обнажённой жрицы укладывали колосья и птиц, которые, тотчас же взмыв к чёрному небу, уносили туда желания и просьбы людей. Под конец на живот женщине возлагали последние подношения — маленькие фигурки последнего умершего и родившегося в деревне. После этого жрица берёт двумя руками жабу, наряженную в маленькое платье и разрывает её на две части со словами: «О Филипп (или Жанико, так называли почему-то Иисуса), если бы ты сейчас оказался в моих руках, я сделала бы с тобой то же самое!»

Присутствующие напряжённо смотрят в чёрные небеса, ожидая мгновенного божьего гнева, которым их беспрестанно пугают в церкви. Однако никаких молний не сыпется, небо не раскалывается и Иисус считается побеждённым. Удовлетворённые, люди расходятся по домам. Такие мессы, например, происходили одновременно с жуткими содомскими оргиями тамплиеров, о которых следовало бы рассказать отдельно, и по сравнению с ними эти народные сборища казались невинными языческими посиделками.  

Ещё нужно сказать о том, что основным условием шабаша было то, что ни одна женщина не должна уйти оттуда беременной. Де Ланкр рассматривает это условие с той стороны, что сатана ненавидит детей и стремится к вырождению человеческого рода, однако Мишле настаивает на том, что это условие было придумано потому, что женщина в Средние века боялась беременности как огня. Сеньору было выгодно, чтобы женщины в его деревнях были постоянно беременны, однако для самих женщин беременность была поистине нечеловеческим испытанием, выносить здорового ребёнка она практически не могла и чаще всего рожала, чтобы оплакивать. Поэтому женщины того времени, хоть и страдали от непонятного и вечного зуда желания, но боялись секса и именно из-за этого условия шабаша только здесь могли решиться на совокупление.

Мы никогда не узнаем, действительно ли шабаш Средневековья был относительно безобидным праздником угнетённых и унижённых или же на нём царили кровавые оргии с человеческими жертвоприношениями, однако все дошедшие до нас материалы свидетельствуют о том, что изначально шабаш был пережитком мистерий древности. Тогда люди стремились уподобить свои животные инстинкты божественному, осветить и обожествить все без исключения человеческие проявления, в том числе плотские утехи, пьянство и чревоугодие. Однако мрачное Средневековье вполне могло перевернуть изначально положительное значение таких сборищ и погрузить их в пучину зла, разврата и яда. Возможно, в разных местах Европы существовали разные шабаши, где-то люди мирно предавались удовольствиям, а где-то и вправду творили страшные, жуткие вещи. 

Один раз побывав на шабаше, ведьма становится наркоманкой. Она ведёт себя как плотно севшая на героин или опиум. Все ведьмы в один голос твердили о том, что шабаш — это рай, это то единственное, что наконец даёт им ощущение удовлетворения. 

Как уже говорилось ранее, женщина времени позднего Средневековья была чёртовой зверюгой, она уже умела избавляться от плода, поэтому распутничала как могла и отдавалась всем подряд, не испытывая, однако, никакого удовлетворения, потому что измождённые непомерным трудом и болезнями мужчины тогда были не огонь. Любая женщина Средневековья носила в себе зародыши одержимости и становилась ведьмой рано или поздно.  

Если взять и откинуть здравый смысл Жюля Мишле и согласиться с иступлёнными памятниками бравых инквизиторов, собрав воедино показания всех сожжённых ими ведьм, то мы получим примерно картину, описанную польским экспрессионистом и мистиком Станиславом Пшибышевским со всей присущей ему страстью:

«Женщина чувствует страшное беспокойство, мучится больной жаждой крови, неистовства. Она бессознательно мчится далеко в лес, будто гонимая какой-то силой. Она не бежит, но летит, её буквально несёт по воздуху. Так летит она, пока не падает без сил в лесной глуши.

И вот рядом с ней появляется инкуб. Он очень красен, одет как охотник, немного хромает, прячет свой хвост, насколько может, рогов не видно, но она точно знает, что это чёрт. Ей страшно, но она слишком любопытна. Она знает, что он могущественен, но все богатства, дарованные им, всегда становятся песком и грязью. Сейчас она не думает об этом. Чёрт приближается, совершая недвусмысленные движения. Он один знает, чем она мучима и раздираема, чего ей недостает. Он согласен исполнить все её желания, если она отдастся ему и обязательно не будет после раскаиваться в этом. Он становится всё настойчивее, она ещё защищается, но чувствует, как тяжесть его опускается на неё, и она безропотно даёт произойти ужасному.

Она не испытывает ожидаемого удовлетворения, ей очень больно и очень холодно. Она чувствует страшный холод, от которого теряет сознание. Очнувшись, она видит, что находится в страшной глуши, далеко от деревни. Она разбита всем телом и страшно дрожит, с величайшим трудом она тащится назад, и только робкая надежда на исполнение своих желаний держат её на ногах. Но никакие желания не исполняются, и страх перед адом доводит её до безумия. Она переживает ужасную ночь рядом с храпящим мужем. Её постель кружится, по дому летают зелёные огоньки, она слышит грохот за стенами хижины, стены трясутся, падает посуда, кровать, на которой она лежит, буквально взрывается, и все лохмотья висят под потолком. Она хочет закричать, убежать, но лежит в ледяном молчании, не может открыть рта и пошевелиться. Только смотрит расширенными до предела глазами, как снова приходит инкуб.

Чёрт овладевает ею снова и во время второго акта говорит ей зловещим шёпотом, что нужно идти в лес к старой ведьме и учиться у неё ремеслу. Как только стемнеет, она бежит в лес, в хижину жуткой старухи, от которой матери прячут детей, которую боятся как огня и при любой возможности охотно закидали бы её камнями, вопя от ужаса и радости. Старуха даёт женщине горшочек с мазью и палочку, которую она должна спрятать в таком месте, где её нё найдет никто, кроме посвящённых.

В полночь она раздевается догола и натирается этой мазью, особенно подмышками, под сердцем, на темени и на половых органах. Тотчас же она впадает в твёрдый, как камень, сон, который продолжается одно мгновение, потом просыпается и отправляется на шабаш».

Один раз побывав на шабаше, ведьма становится наркоманкой. Она ведёт себя как плотно севшая на героин или опиум. Все ведьмы в один голос твердили о том, что шабаш — это рай, это то единственное, что наконец даёт им ощущение удовлетворения. Как если сунуть горящую руку в ледяную прорубь, так. Ведьма уже не думает о первоначальных целях шабаша, ни о каком осквернении святынь, ни о каком зле. Да, она даже не думает о зле. Единственное, что её интересует, — это возможность вновь и вновь утолять свою похоть.

Естественно, все эти чудеса — результат действия так называемой ведьминской мази, в состав которой входили мандрагора, белладонна, бешеный паслён, мак цикада, пятиперстник, кровь летучей мыши, ядовитый латук и волчьи ягоды. Эта мазь встречается не только в Средневековье. Можно вспомнить потомантес, моли или гелиокабус, растения, которые применяли ещё египтяне, скорее всего, это была мандрагора или белладонна. Итак, натерев тело этой мазью, женщина впадала в наркотический сон и летала на шабаш уже в своих грёзах.

В «Демономании» Бодинус описывает, как одна ведьма уверяла, что она тотчас же улетит на шабаш, если ей позволят натереться мазью. Едва она натёрлась мазью, как тотчас же заснула мёртвым сном. Её били и жгли, но она не подавала признаков жизни. На другой день она проснулась и в красках рассказала о своём полёте на шабаш, причём из её рассказа стало понятно, что в галлюцинацию вплелись удары и ожоги, которые ей наносили инквизиторы.

Конечно, на женщину действовала не только мазь, но и её изначальная одержимость, эпилептические припадки сомнамбулизма, ясновидение, галлюцинации. Ведьма рождается ведьмой. С самого начала в ней перевёрнуты все основы. Ведьма одержима. По свидетельствам очевидцев, во время припадка тело одержимого выгибается дугой, лицо устремляется к стопам, волосы встают дыбом, он ходит задом наперед, пятится задом, кружится справа налево, лицом наружу. 

Что это, как не ведьминский экстаз? Её члены расплетаются, как гибкие прутья, тело растягивается до нечеловеческих размеров и вновь съёживается, она не тонет в воде, становится легче воздуха. Одержимые бегают по крышам, прыгают по тонким ветвям деревьев, которые не выдержали бы даже птицу. Поверхность тела одержимой дьявола отмечена знаками — нечувствительными участками кожи, которые образуют иногда красные и черные пятна. Часто они незаметны снаружи и находятся на половых органах.

Де Ланкр в 1609 году нашёл до 3000 лиц, отмеченных такими знаками. Телесная чувствительность ведьмы крайне понижена, она не чувствует пыток и подвержена приступам каталепсии. Ведьмы смеялись и спали на дыбах, которые растягивали их так, что кожа становилась прозрачной и лопалась. Организм ведьмы чрезвычайно силён, смертельные раны заживали легко и быстро. Ведьма огнеупорна настолько, что Шпренгер отвергает испытание огнём. Такие качества можно связать с болезненным экстатическим состоянием, однако они необъяснимы, как и многое другое, связанное с ведьмами.

Такой переворот физических законов в организме женщин связывали с диким сатанинским законом a rebours — наоборотности — души. Нечувствительность к боли убивает в ведьме всякое сострадание, она склонна к садизму, мазохизму и половой распущенности. Она любит сладострастные зверства, её похоть всегда смешивается с жестокостью.

Женщина возвращается к своей древней природе, которую в ней старались укротить, однако первоначальные качества вновь обретают гротескную, страшную, неестественную форму. Женщины становятся: «Изменницами, предательницами, болтуньями, крикливыми, строптивыми, приставшими, страстными, высокомерными, вредными, капризными, опасными, возбудимыми. Их можно сравнить с медведем, с бурей, со скорпионом, львом, драконом, ловушкой».

В эпоху Просвещения существование шабаша отвергали, объясняя это тем, что женщины, какими бы одержимыми они ни были, на мётлах не летают. Однако, по показаниям ведьм де Ланкра, они ходили туда пешком, через лес, и шабаши существовали в действительности, как чёрные мессы при Людовике XIV. 

«Как она добирается до места шабаша, она не знает. Место, куда она попадает, ей знакомо, оно всегда пользовалось дурной славой. Это поляна на горе без дорог и жилищ поблизости. Она видит женщин, полуобнажённых, мчащихся в диких прыжках, как будто они ничего не весят. В самых диких прыжках, в головокружительной путанице оргия достигает вершины. Зверь выпущен, жадная похоть смешивается с жаждой крови, безумие сладострастия загорается в болях головокружения. Пляска расстроена, люди бросаются друг на друга, мужчины и женщины без разбора, отец на дочь, брат на сестру, всё собрание извивается в невероятнейшем противоестественном распутстве, как псы, лежат они друг на друге, застыв в судорожных конвульсиях. Женщина руководит сборищем и доводит его до экзальтации. Чтобы отречься от малейших признаков стыда, она сплетает руки за спиной, бросается на спину, поднимает вверх широко расставленные ноги и с хриплым криком отдаётся фаллосу. Древняя жрица Кибелы просыпается в ней с двойной силой, одержимая нимфоманией фурия с нечеловечески разросшейся чувственностью, которой грязь и отвращение служат похотливыми наслаждениями».

«После оргий и жертвоприношений появляется сатана. Он принимает образ козла, стоящего на задних копытах, но часто его видят в человеческом виде. Кажется, он сидит на троне и у него есть что-то, напоминающее человеческие черты, но неясно, затуманено. Он очень страшен, все члены его разрослись до чудовищных размеров. На голове у него корона из чёрных рогов, из них один так ярко раскалён, что весь шабаш освещён им ярче, чем луной. Он имеет человеческие конечности и женские груди, лежащие на животе, но особенно бросается в глаза его гигантский фаллос, раскалённо-красный, с женскими половыми органами на конце. Его речь трудно понимать. Он выказывает большую куртуазность, соединённую с манерами меланхолического принца, который скучает. Под пупом у него другое лицо, ещё более страшное, чем верхнее — лицо испражнений с широко разинутой мордой и высунутым языком.

Начинается месса. Каждый кается в том, что сделал доброго. Каются в грехе целомудрия, смирения, терпения, умеренности и любви к ближнему. Неофиты отрекаются от церкви, целуют сатану в нижнее лицо, с их лба он сцарапывает следы крещения и окунает их в грязную купель, после чего ставит свой знак на веках, плечах, губах неофита, женщинам же на сосок или чаще на половые органы».

Пшибышевский описывал шабаш, опираясь на подлинные показания ведьм и колдунов, приведённые у Шпренгера и де Ланкра. Интересно, как описывают сатану другие ведьмы, которых допрашивали эти инквизиторы. Например, у де Ланкра: 

«Мария Дагер, 13 лет, показала, что во время шабаша посреди толпы ведьм внезапно появляется огромный кувшин, из которого появляется дьявол, имеющий вначале вид огромного козла, стоящего на задних ногах. Другие утверждали, что сатана похож на ствол какого-то страшного дерева, без рук и без ног, у него есть только тёмная кора и страшное лицо. Ещё говорят, что дьявол приходит в виде мужчины, одетого во всё чёрное, и лицом он похож на горящий факел или кусок раскалённого железа».

После трапезы дьявол решает совершить соитие с той или иной ведьмой, а иногда и с несколькими одновременно. Во время этого акта вокруг его участников клубится густой туман, скрывающий от глаз всё, что творится за ним. Все ведьмы в один голос утверждают, что соитие с дьяволом нестерпимо мучительно. 

«Жанетта Абади показала, что во время шабаша колдуны ради потехи начинают совершать друг с другом соития разными противоестественными способами. Жанетта показала, что она лично была лишена невинности самим сатаной, а потом неоднократно совершала соития с другими мужчинами, в том числе и со своим братом, который был колдуном. Она утверждала, что и она, и другие женщины испытывали ужасные физические мучения и потому избегали соитий с сатаной. Вызвано это было тем, что мужской половой орган у сатаны был очень больших размеров и покрыт чешуёй, которая топорщилась, когда он вынимал его. К тому же семя сатаны очень холодное, поэтому оно не может вызвать беременности земной женщины. Но и семя обычных мужчин во время шабаша не имеет плодоносной силы. Жанетта показала, что во время этих соитий, за исключением соития с сатаной, она испытывала величайшее наслаждение и что ничего подобного ей не случалось испытывать во время соитий с мужчинами в естественных условиях. Жанетта показала также, что неоднократно наблюдала, как на этих ужасных собраниях попираются святые узы брака и женщина прямо в присутствии мужа совершает соития с другими мужчинами, а он при этом выступает в качестве сводника. Видела она также, что отцы лишали девственности своих же дочерей, братья — сестёр, а матери — сыновей. Все при этом испытывали видимое наслаждение и не стеснялись открыто признаться в этом. Исключение составляло лишь соитие с дьяволом. Жанетта добавила при этом, что член дьявола способен вызвать ужас одним лишь своим видом, поскольку он необычайно длинен, покрыт жесткой чешуёй и иногда сам по себе движется, как змея, то раскручиваясь, то сворачиваясь кольцами. На вопрос, какой он примерно длины, Жанна ответила, что примерно один локоть (120 сантиметров)».

Шабаш — величайшая культурно-историческая загадка в истории мира. В эпоху Просвещения существование шабаша отвергали, объясняя это тем, что женщины, какими бы одержимыми они ни были, на мётлах не летают. Однако, по показаниям ведьм де Ланкра, они ходили туда пешком, через лес, и шабаши существовали в действительности, как чёрные мессы при Людовике XIV. Шабаши неоднократно обнаруживались обычными людьми, при этом их участники мгновенно разбегались, сверкая гениталиями. Однако иногда непрошеных гостей забивали до смерти.

Но как же объяснить с рационалистической точки зрения все ужасы, описанные выше? Возможно, участники шабаша вследствие бешеной пляски с ритмичными закидываниями головы впадали в состояние экстаза, не дававшего им отличить действительность от галлюцинаций. Употреблением наркотических средств это состояние повышалось и доводилось до гистеро-эпилептической предрасположенности и полнейшего сомнамбулизма. То, что все участники состояли друг с другом в половой и психической связи, объясняет одинаковые галлюцинации. На действие наркотиков указывает постоянное повторение в показаниях участников шабашей на то, что «всё было видно в тумане, в дымке, в дыму». Образ сатаны всё время видится чёрным или красным, подвижным, как пламя или как дым, он виден расплывчато, наполовину.

На то же указывают разные эпилептические симптомы: окаменение членов, ощущение ледяного холода, пронизывающего тело при совокуплении с инкубом или при принятии чёрной гостьи, ненормальное мышечное возбуждение при пляске, ощущение полёта, полнейшее извращение естественных чувствований, ужасные судороги, которые потом представляются ведьме ударами дьявола, цветовые и световые галлюцинации.

В XV веке ведьмами считались любые женщины, выжившие из ума, одержимые, больные, слабоумные. Поэтому они зачастую сами рассказывали в красках о своих превращениях в разных животных: кошек, волчиц, собак. Их сжигали.

Повсюду были колдуны, ведьмы и чёрные мессы, даже в королевских дворцах, даже в стенах церкви. А всё потому, что такое массовое преследование ведьм, в которое вылился всеобщий средневековый психоз, требовало так называемого научного подхода. И появлялись труды с подробными и детальными описаниями разнообразных колдовских практик, а так как тогда развивалось книгопечатание, то труды эти разлетелись огромными тиражами по всей Европе, только усугубляя обстановку.

Закрываясь именем церкви, как щитом, инквизиторы жгли свои костры повсюду. Они превратили кроткого Иисуса в кровожадное, непримиримое божество, жаждущее крови своих детей. В какой-то момент де Ланкр физически не смог сжечь одновременно столько людей и обратился за советом к Папе. Естественно, при таких массовых процессах и речи быть не могло ни о каких юридических процедурах. Обвиняемую допрашивали, пытали и снова допрашивали. В результате она всё равно сознавалась, не выдержав жестоких пыток, даже если была невиновна. Если какая-то из обвиняемых всё же проявляла твёрдость и выдерживала пытки, не признав вины, то инквизиторы решали, что ей помог сатана, и всё равно сжигали её. 

В XV веке ведьмами считались любые женщины, выжившие из ума, одержимые, больные, слабоумные. Поэтому они зачастую сами рассказывали в красках о своих превращениях в разных животных: кошек, волчиц, собак. Их сжигали. Юные девушки признавались, что предавались греху с дьяволом. Их сжигали, а после оказывалось, что все они были девственницами. Очень часто женщины сами клеветали на себя, потому что не могли вернуться домой после позора подозрения, и умирали на кострах, только чтобы не быть обесчещенными перед родными и мужьями.

Таким образом, мы не можем судить, происходило ли всё вышеописанное на самом деле или бедные женщины рассказывали эти ужасы под напором медленного огня и ужасных пыток или безумия, а всё остальное было домыслено самими инквизиторами. Но если ещё раз последним взглядом окинуть всю мрачную историю Средневековья, то можно предположить, что во многом благодаря таким фанатикам, как де Ланкр и Шпренгер, удалось полностью уничтожить предрасположенность всех европейцев к эпилепсии в зародыше, потому что они просто-напросто сожгли всех одержимых, больных, истеричных и припадочных, таким образом очистив население Европы от ужасного наследия безумия. Поэтому мы должны быть обязаны де Ланкру тем, что не видим своих двойников, не слышим адский шум и не летаем в своих кроватях.