Олег Кашин о том, почему русские боятся власти

Мы продолжаем цикл материалов о современном мраке в России под общим названием «Русская готика» и сегодня попытаемся коснуться вопроса, почему русский человек испытывает страх перед властью. Ответить на него мы попросили журналиста Олега Кашина.

Не уверен, что формат журнала располагает к тому, чтобы прямо сказать, куда следует засунуть каждую из этих версий, но да, именно туда и только туда. Мы давно научились смеяться над теми, кто рассуждает об особом пути России, осталось научиться смеяться (а ещё лучше — прогонять его самыми грязными тряпками из любого общественного дискурса) над всяким, кто готов приписывать русским какую-то особенную покорность, терпимость к негодяйству, виктимность. Простите, вы думаете, что если бы в супермаркете «Остров» в ночь майора Евсюкова оказался какой-нибудь американец, он смог бы по-голливудски обезвредить обезумевшего мента? Если бы в ОВД «Дальний» бутылкой от шампанского насиловали немца, он бы сумел аргументированно возразить палачам? Если бы за строчкой «в Дагестане в ходе спецоперации уничтожен террорист» скрывался бы не бессудно убитый гражданин РФ, а гордый подданный Британской короны — у него было бы меньше шансов быть убитым? Это неправда. Более того, если говорить о каком-то принципиальном отличии россиян от остальных европейцев, то оно, скорее, будет заключаться в том, что после ночи в российской ментовке (даже без ада, безо всякого шампанского или швабр, просто — выбили зуб, ограбили, но ведь не убили) россиянин пойдёт домой радоваться, что не убили, а любой другой европеец впадёт в депрессию на годы, будет шарахаться от тёмной униформы и закончит суицидом, и вот скажите теперь, в ком на самом деле больше страха? 

О чём совершенно точно стоит забыть — это о любых исторических причинах всех наших свойств. Средний русский не знает ничего о своих дореволюционных прапрабабках и прапрадедах, даже имён, и какого чёрта он должен помнить, что кто-то из его предков был крепостным? Это уже совсем какая-то стыдная лысенковщина, приобретённые свойства, передаваемые наследственно. Национальные традиции и свойства могут передаваться из поколения в поколение только сознательно, коллективных генов не бывает, и если русские чем и уникальны, то только тем, что после 1917 года советская власть потратила неимоверные усилия, направленные на то, чтобы избавить народ от опыта предшествовавших веков, и у русских сейчас все традиции, все привычки, все навыки — советского происхождения, даже если речь идёт о чём-то совсем невинном, будь то новогодняя ёлка со звездой или потребление мороженого. Каким был опыт отношений между человеком и властью в первые десятилетия советской власти — даже и напоминать неприлично; тяжёлый опыт был, если коротко. Это как, знаете, встречаются иногда в новостях такие истории, что-то вроде «отец десять лет держал дочь на цепи в подвале» или «мальчика воспитала стая собак». Когда мальчика у собак отберут или когда девочку снимут с цепи — вам придёт в голову упрекать её в том, что у неё есть некоторые проблемы с социализацией? Нужна психотерапия, нужно лечение, нужна забота. Пройдёт год, и девочка научится смеяться, а мальчик выучит человеческий язык и перестанет лаять. 

 Каким был опыт отношений между человеком и властью в первые десятилетия советской власти — даже и напоминать неприлично; тяжёлый опыт был, если коротко.

Собственно, если стоит в чём-то упрекать постсоветские элиты начиная с 1991 года, так это в том, что им не хватило ответственности за будущее, не хватило чувства истории, и какие-то текущие, сиюминутные вещи оказались им важнее, чем помощь постсоветскому населению в превращении его в нормальный народ. В самом деле, если общество уже сформировано Гулагом и комсомолом — зачем его перевоспитывать, создавая ненужные издержки? Это как бы и есть эффективность — власть по праву сильного создала такую систему отношений с обществом, которая устраивает только саму власть, не создаёт ей угроз, не ставит под сомнение её несменяемость и безнаказанность, что бы она ни делала, как бы себя ни вела. Власть в России — это не часть общества, не производная от общества, а внешняя по отношению к обществу подавляющая сила, и выбор у любого частного человека довольно тяжёлый — либо как-то попасть в услужение этой силе, стать частью её и поставить себя вне общества, либо жить в вечном риске стать жертвой власти. 

Свободы, институты, гражданское достоинство — всё, чего не хватает нам, то есть некоторому количеству граждан Российской Федерации, в эту систему отношений не входит, а если бы входило, то власть бы это не устроило, это нарушило бы её комфорт. Поэтому власть тратит значительные усилия на укрепление самой себя — от десятков запретительных законов последнего времени и уголовных дел до «закона Ротенберга» и квартир омоновцам, участвовавшим в разгоне Болотной два с половиной года назад, и я затруднюсь сказать, чего в этих мерах больше, практического смысла или психологической демонстрации, смотри, мол, кто с нами, тот получит бонус, а всем остальным будет плохо. Для московского политического активиста этот принцип значит что-то вроде «будешь выступать, посадят под домашний арест», для аполитичного обывателя в любом российском городе — «встретишь мента, старайся не смотреть ему в глаза», но в обоих случаях это один и тот же принцип: власть в России неподконтрольна обществу, несменяема, ненаказуема.

Вы спрашиваете, почему люди в России боятся власти — да всё просто. Страшная она у нас, вот и боятся. Бояться страшного — нормальная человеческая реакция. Если ты боишься власти, значит ты здоров.