Дикий Восток: Как в Советском Союзе снимали ковбойское кино

В 1960 Джон Стёрджес, вдохновившись «Семью самураями» Акиры Куросавы, снял свою «Великолепную семёрку», а через пару лет фильм взорвал советский прокат. Оглушительный успех у зрителей уравновешивался гулом критики в газетах: эксперты-коммунисты увидели за эффектными сценами идеологическую пропаганду американской агрессии. Критиков поддержал Никита Хрущёв, и «Совтелеэкспорт» отказался от дальнейшей закупки вестернов. Зато внутренние производители начали активно заменять продукт — в 1960-е вышло несколько, пожалуй, самых известных истернов в истории жанра. Это, конечно, «Неуловимые мстители» (1966) и «Белое солнце пустыни» (1969). Непризнанной жемчужиной истернов того периода остаётся «Никто не хотел умирать» Витаутаса Жалакявичюса. Мрачная лента о литовских «лесных братьях» под жанровой оболочкой несла в себе слишком очевидный и пропитанный европейско-католическим духом заряд рефлексии, так что народным хитом фильму стать было не суждено. Кстати, именно режиссёру Жалакявичюсу было предложено возглавить проект «Пустыня», но он, как и Андрей Тарковский, отказался. В итоге за фильм взялся «неблагонадёжный» Владимир Мотыль, а название заменили на «Белое солнце пустыни». Картину очень прохладно встретили критики, считается, что она вообще попала в прокат только благодаря тому, что понравилась ещё одному властному любителю боевиков — Леониду Брежневу. Сейчас в это даже трудно поверить — «Белое солнце пустыни» входит в коллекцию легенд советского кино, а реплики героев разошлись на цитаты.

Фильм Мотыля серьёзно поднял планку для советских истернов, размыв совсем смешные уже по меркам 1960-х идеологические пунктиры героев. Протагонист из светлоликого ангела коммунизма превратился в простого смертного с его негеройскими противоречиями, а злодей приобрёл немного голливудской харизмы. Следующей вехой стал дебют Никиты Михалкова — «Свой среди чужих, чужой среди своих» (1974). В нём по-своему привлекательных антигероев уже несколько, а жанровая упаковка становится ещё более условной. В поздние 1970-е и 1980-е кинопроизводство в СССР достигло пика продуктивности, наступила эпоха так называемого серого кино, и истерны выходили пачками, но уже не могли претендовать на такое внимание аудитории, как раньше. Географически же локации приключенческого кино основательно сместились в тайгу и степь.

Не будет преувеличением сказать, что истерны умерли вместе с советской империей. Когда стенки относительно герметичной массовой культуры прорвала гласность и туда хлынули городские боевики и фильмы про боевые искусства, истерн с его устаревшими мифами окончательно потерял актуальность. Афганистан и Чечня отодвинули на задворки народного сознания память о войнах начала века. Закрыл тему постмодернистский пастиш Рашида Нугманова «Дикий Восток» (1993). Антиутопия, инспирированная франшизой про «Безумного Макса», полностью отказалась от советских мифов и выстроила своё пространство скорее по мотивам реальности 1990-х: байкеры-бандиты, дети в огромных тренчах, немецкая порнография и деньги в качестве основной мотивации как плохих, так и хороших героев. Говорят, главная роль предназначалась погибшему Виктору Цою, а на одну из второстепенных хотели позвать Дольфа Лундгрена, но и без них «Дикий Восток» генерирует достаточный градус безумия. Лучшей ленты на роль последнего истерна и придумать сложно: холодная война закончилась, гражданскую забыли, а область Дикого Востока в то время внезапно покрыла всю территорию развалившейся страны. Среднеазиатская пустыня с городком в скалах, логовом байкеров и старым кабриолетом «Чайка» на этом фоне смотрится не столько последним фронтиром, сколько эскапистским оазисом.

В поздние 1970-е и 1980-е кинопроизводство в СССР достигло пика продуктивности, наступила эпоха так называемого серого кино, и истерны выходили пачками.